– Что ж, разберемся с этим позже.
– Конечно. – Он упрямо ухмыляется, но, смягчившись, целует меня в лоб.
– Помнишь, как ты говорил, что есть разница между тем, чтобы любить кого-то, и тем, чтобы не представлять без него своей жизни?
– Я не хочу даже слышать эту фразу больше, честно.
Я убираю со лба его влажные волосы.
– Ты сам это сказал, – напоминаю я. Кончиками пальцев я провожу вокруг его носа, по контуру пухлых губ. – С тех пор я очень много об этом думала.
– Почему? – Хардин стонет от досады.
– Потому что у тебя были причины так сказать, разве нет?
– Со злости, вот и все. Я даже понятия не имею, что это означает. Просто сдурил.
– Ну, в любом случае я продолжаю об этом думать. – Я нежно щелкаю его по кончику носа.
– Ну а я хочу, чтобы ты перестала, потому что никакой разницы нет, – задумчиво замечает он.
– Как так?
Он слегка улыбается:
– Я не могу без тебя жить, и я люблю тебя; эти вещи идут рука об руку. Если бы я мог жить без тебя, то я бы не любил тебя так сильно, как люблю. И я точно не могу находиться вдали от тебя.
– Допустим. – Я сдерживаю смешок.
Он замечает это.
– Я знаю, ты не рассказываешь обо мне… Ты чуть задницу не порвала, когда взялась за меня после того, как я приехал.
Даже в темноте вижу его широкую улыбку, и у меня перехватывает дыхание: он такой милый! Когда он становится таким, бесхитростным и умиротворенным, для меня нет ничего лучше во всем мире.
– Я знала, что ты помучаешь меня за это!
Я толкаю его в голую грудь, он вскидывает руку и ловит мое запястье своими длинными пальцами.
– Ты снова пытаешься мне грубить? Вспомни, чем это закончилось в последний раз.
Он приподымает голову с матраса, и по моему телу начинает разливаться тепло, начиная от уже раскрасневшихся бедер.
– Ты можешь остаться еще на один день? – Я пропускаю мимо ушей его замечание о грубости. Мне нужно знать, будет ли у нас завтра больше времени, чтобы мы смогли посвятить оставшиеся утренние часы… ну… всяким неприличиям… Пожалуйста! – добавляю я, утыкаясь лицом в его шею.
– Хорошо, – говорит он.
Я чувствую лбом, как шевелится его скула, когда он улыбается.
– Но только если ты снова завяжешь мне глаза.
Быстрым движением он обхватывает меня за спину и переворачивает так, что я оказываюсь под ним. Секунду спустя мы растворяемся друг в друге… снова и снова…
Хардин
Кимберли сидит на кухне за столом и завтракает. Она без макияжа, волосы зачесаны назад. Кажется, я ее еще ни разу не видел без тонны штукатурки. Наверное, она стерла всю эту дрянь ради Вэнса, потому что без нее выглядит намного лучше.
– Посмотрите-ка, кто наконец проснулся, – щебечет она.
– Да-да.
Я тяжело вздыхаю и иду к кофемашине, стоящей на краю темной гранитной столешницы.
– Когда ты уезжаешь? – спрашивает она, накладывая в тарелку салат.
– Не раньше завтрашнего дня, если не возражаешь. Или ты хочешь, чтобы я уехал сейчас?
Наливаю в кружку кофе и поворачиваюсь к ней.
– Конечно, ты можешь остаться, – усмехается она. – Сколько угодно, пока ты не ведешь себя с Тессой как придурок.
– Вообще-то я не придурок. – Я закатываю глаза.
На кухне появляется Вэнс.
– Тебе нужно держать ее на коротком поводке, возможно, даже с намордником, – замечаю я.
Жених Кимберли громко хохочет, а сама она показывает мне средний палец.
– Так элегантно, – парирую я.
– Я смотрю, у тебя чертовски хорошее настроение, – сердито усмехается Кристиан, а Кимберли зыркает на него.
Что, черт возьми, все это значит?
– Интересно почему? – добавляет он, но Кимберли толкает его локтем.
– Кристиан… – осторожно начинает она.
Он качает головой и поднимает руку, чтобы закрыться от ее шутливого нападения.
– Может быть, потому, что он скучал по Тессе, – предполагает Кимберли, наблюдая за Кристианом.
Он обходит небольшой стол и берет из вазы с фруктами банан.
В его глазах загорается изумление. Он снимает банановую кожуру.
– Я слышал, полуночные тренировки очень помогают.
У меня холодеет кровь.
– Что ты сказал?
– Успокойся… Он выключил камеру до того, как произошло что-то стоящее, – заверяет меня Кимберли.
Камера?
Черт! Твою мать, конечно, у этого козла есть камера в тренажерном зале. Проклятие, вероятно, камерами видеонаблюдения оснащены все главные входы в комнаты. Он всегда умело маскировал свою паранойю.
– Что ты видел? – рычу я, пытаясь сдержать пульсирующую ярость.
– Ничего. Только как вошла Тесса. Он знал, дальше лучше не продолжать, – сдерживает усмешку Кимберли.
Чувствую накатившее облегчение. В тот момент я был слишком увлечен Тессой, чтобы думать о таком дерьме, как камеры скрытого видеонаблюдения.
Я злобно смотрю на Вэнса.
– Зачем ты вообще полез смотреть съемки с камер? Довольно-таки неприятно сознавать, что ты подглядывал за тем, как я тренируюсь.
– Не льсти себе. Я проверял монитор на кухне, потому что он барахлил. Так получилось, что камера из зала проигрывала рядом.
– Коне-е-чно, – насмешливо тяну я.
– Хардин останется еще на одну ночь, хорошо? – спрашивает Ким.
– Конечно, хорошо. Не понимаю, почему ты все еще не перевезешь сюда свою задницу. Знаешь, я буду платить тебе больше, чем «Болтхаус».
– Раньше не платил, в этом и была загвоздка, – напоминаю я с самодовольной ухмылкой.
– Потому что тогда ты был первокурсником в колледже. Тебе удалось получить оплачиваемую стажировку, не говоря уже о серьезной работе, не имея степени, – пытается возразить он.
Надменно скрещиваю руки на груди.
– В «Болтхаус» с тобой не согласятся.
– Они придурки. Надо ли тебе напоминать, что только за прошлый год «Вэнс» опередил их с огромным преимуществом. Мы открыли офис здесь, в Сиэтле, а в следующем году я планирую открыть офис в Нью-Йорке.
– У тебя есть основания хвастаться? – спрашиваю я.
– Есть. «Вэнс» лучше, крупнее и, так уж случилось, расположен там, где работает она. – Ему не нужно произносить имени Тессы, чтобы я ощутил весь вес его слов. – В университете тебе остался один семестр. Не стоит принимать необдуманных решений, которые повлияют на всю дальнейшую карьеру еще до того, как она начнется.