– Гм, это не Хардин.
Может быть, Хардин привез сюда папу?
– Это пожилой человек с бородой?
– Нет… молодой парень… типа Хардина, – отвечает она почти шепотом.
– У него на лице есть синяки? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
– Да. Попросить его уйти?
Я не хочу, чтобы она заставляла Зеда уезжать, он ведь не сделал ничего плохого, за исключением того, что не послушался предупреждения Хардина держаться от меня подальше.
– Нет, все нормально. Это мой друг. Ты можешь разрешить ему войти.
Зачем он пришел? Уверена, что мне не стоит его слушать, но ведь что-то заставило его сорок минут крутить баранку, чтобы сообщить мне о чем-то.
Вешаю трубку, раздумывая, написать ли Хардину эсэмэску, что пришел Зед. Кладу телефон в ящик стола и закрываю его. Меньше всего мне нужно, чтобы Хардин примчался в состоянии, в котором не может контролировать гнев и, конечно же, устроит сцену в мой последний день на работе.
И меньше всего я хочу, чтобы его снова арестовали.
Тесса
Открываю дверь кабинета. Зед стоит в коридоре, как ангел смерти. На нем красно-черная клетчатая рубашка, черные джинсы и кроссовки. Отек на лице немного спал, а синяки вокруг глаз и у носа поменяли цвет от темно-фиолетового до зеленовато-голубого.
– Привет… Извини, что я вот так пришел, – начинает он.
– Что-то случилось? – спрашиваю я, возвращаясь к столу.
Он неловко мнется в дверях с минуту, затем заходит внутрь.
– Нет. То есть да, со вчерашнего дня я пытался поговорить с тобой, но ты не отвечала на эсэмэс.
– Я знаю, просто у нас с Хардином сейчас и так достаточно проблем, не желаю создавать новые, к тому же он не хочет, чтобы мы с тобой разговаривали.
– Ты позволяешь ему указывать, с кем тебе можно разговаривать?
Зед садится в кресло перед столом, а я сажусь с другой стороны. Разговор становится серьезным, почти официальным. Не то чтобы так неудобно, просто слишком формально. Смотрю в окно, а потом отвечаю:
– Нет. Я знаю, что он своего рода деспот и может что-то делать неправильно, но не могу сказать, что виню его за то, что он не желает нашей с тобой дружбы. Я бы не хотела, чтобы он проводил время с кем-то, к кому испытывает какие-то чувства.
Глаза Зеда расширяются.
– Что ты сказала?
Черт!
– Ничего, я только имела в виду…
Вокруг меня сгущается воздух и сжимаются стены. Зачем я это только что сказала? Не то чтобы это неправда, но это совсем не помогает делу.
– Ты испытываешь ко мне какие-то чувства? – спрашивает он, и с каждым словом его глаза сияют все ярче.
– Нет… То есть были. Не знаю.
Я путаюсь и отчаянно жалею, что не могу стукнуть себя за то, что ляпнула не подумав.
– Ничего страшного, если ты не испытываешь их ко мне, только не надо лгать.
– Я не вру, ты мне нравился. И до сих пор, возможно, что-то остается, не знаю. Все так запутано. Ты всегда говорил все правильно, всегда оказывался в нужном месте. Это имело бы смысл, если бы я развивала это чувство. Я уже говорила, что ты мне небезразличен, но мы оба знаем, что это безнадежное дело.
– Почему?
Не знаю, сколько еще раз надо повторить, прежде чем он поймет, к чему я клоню.
– Потому что это бессмысленно. Я никогда не смогу быть с тобой или с кем-то другим, раз уж на то пошло. Ни с кем, кроме него.
– Ты говоришь так только потому, что ты у него на крючке.
Стараюсь сдержать медленно нарастающий гнев. Зед, конечно, имеет право относиться к Хардину плохо, но мне совсем не нравится, когда он намекает, что я совершенно бесправна и безвольна, когда речь идет о моих личных делах.
– Нет, я говорю, потому что его люблю. Не хотела говорить тебе прямо сейчас, но я знаю, что должна это сделать. Я не хочу приближать тебя к себе больше, чем есть сейчас. Я знаю, что ты не понимаешь, почему я остаюсь с ним после всего, что произошло, но я очень его люблю, сильнее, чем когда-либо, и я не на крючке. Я хочу быть с ним.
Так и есть. Все, что я только что сказала Зеду, истинная правда. Поедет Хардин со мной в Сиэтл или нет, мы сможем попытаться сохранить отношения. Общаться по скайпу, видеться по выходным, пока он не уедет в Англию. Надеюсь, что к тому времени он уже не захочет отдаляться от меня. Может быть, расстояние смягчит сердце Хардина и он согласится ко мне переехать. История наших отношений показывает, что нам очень плохо друг без друга и, сознательно или нет, в конце концов мы все равно оказываемся вместе. Мне трудно вспомнить время, когда мои дни и ночи не были связаны с этим человеком. Снова и снова пытаюсь представить себе жизнь без него, но это почти невозможно.
– Не думаю, что он и вправду предоставляет тебе решать, что для тебя хорошо и чего ты хочешь, – убежденно говорит внезапно охрипший Зед. – Он заботится только о себе.
– Вот тут ты ошибаешься. Я знаю, что между вами есть некоторые трения, но…
– Нет, ты не знаешь обо всех наших делах, – быстро произносит он. – Если ты…
– Он любит меня, а я его, – прерываю я. – Мне жаль, что ты оказался втянут во все это. Очень жаль. Я никогда не хотела причинить тебе боль.
Он хмурится.
– Ты мне это постоянно говоришь и все же постоянно причиняешь.
Больше всего ненавижу выяснять отношения, особенно с человеком, который для тебя что-то значит, но я должна сказать ему это, чтобы покончить раз и навсегда с… Даже не знаю, как это назвать. Этой ситуацией? Недоразумением? Темной полосой?
Я смотрю на Зеда. Надеюсь, он видит мою искренность.
– Я не нарочно. Прости.
– Тебе не нужно извиняться. Я уже знал это, когда решил сюда приехать. Ты все дала понять мне предельно ясно еще возле административного корпуса.
– Тогда зачем ты пришел? – тихо спрашиваю я.
– Чтобы с тобой поговорить. – Он оглядывает комнату, потом снова смотрит на меня. – Неважно. Не знаю, зачем я пришел, – вздыхает он.
– Вот как? Несколько минут назад ты казался вполне уверенным.
– Нет. Это бессмысленно, ты правильно сказала. Прости меня.
– Все нормально, ты не должен извиняться, – отвечаю я.
Мы оба это говорим, думаю я.
Он указывает на коробки.
– Ты собираешься?
– Да, почти закончила.
Воздух между нами становится ужасно плотным, и никто не знает, что еще сказать. Зед смотрит в серое небо в окне, я гляжу на стену позади него. Наконец он встает и говорит еле слышным грустным голосом: