– Да, молодой был, горячий. Я сел на свою лошадь и уже отъехал в сторону ворот, и тут на меня нашло. Я огрел лошадь камчой и перескочил через изгородь. Изгородь была изрядная, но я перемахнул. Да и лошадь была с перцем… Так вот… Оказывается, Сандро в это время сказал: «Я поцелую задницу его лошади, если этому длинноносому достанется наша красавица».
Мне это потом передали. Кязым, царство ему небесное, был за меня, но Сандро был против. Ладно, думаю, а сам затаился. Я выждал время, пока у нас не родился первый ребенок. Сразу вскидываться некрасиво. Все же молодой зять. И вот однажды Сандро приезжает к нам домой. Чем могли встретили. Хлеб-соль, туда-сюда. Я и за столом выждал время, пока все в настроение не вошли. Значит, выждал время и говорю:
– Слушай, Сандро, ты сказал, что поцелуешь задницу моей лошади, если я возьму твою сестренку? Он смеется:
– Да, сказал!
– Ну тогда, – говорю, – пошли в конюшню, выполняй свое слово!
Но разве этого шайтана поймаешь!
– Я бы, – говорит, – поцеловал, да ведь у тебя теперь другая лошадь, а я имел в виду ту!
В самом деле, я сменил к этому времени лошадь… Да, Сандро! Во время войны приезжает к нам и говорит:
– Помоги мне участочек земли получить. Время трудное, хлеба не хватает.
Я уже был членом правления. Мы тогда городским помогали. Поговорил с председателем, выделили ему землицы. Я говорю ему:
– Я тебе вспашу и засею участок. А ты приезжай мотыжить кукурузу.
– Спасибо, – говорит, – конечно, приеду. С тем и уехал. Пришло время мотыжить, а его все нет и нет. Уже сорняк выше кукурузы. Встречаю его на одной свадьбе:
– Ты чего не едешь мотыжить свою кукурузу? А он мне:
– Сейчас у меня со временем плохо. Никак не могу. Ты промотыжь мою кукурузу, чтоб твои труды не пропадали, а я приеду на вторую прополку.
И на вторую прополку не приехал, только приехал собирать урожай.
Тут Заур захохотал и сквозь хохот выкрикнул:
– Папа сам всю жизнь искал, кто бы на него поработал, а тут сам попался на Сандро!
– Как ты, сынок, можешь такое говорить об отце, – покачала головой Тата, – твой отец всю жизнь член правления колхоза… Он, конечно, больше головой работал, чем руками…
– Головой своих лошадей! – со смехом перебил ее Заур.
Отец с добродушным превосходством оглядел своего сына и сказал:
– Голова худшей из моих лошадей уж на директора школы потянет.
И он снова приступил к рассказу о борьбе с жителями выселка, которые хотели выделиться в отдельный колхоз. И тут вдруг обнажилась удивительная деталь. Оказывается, эта его многолетняя борьба была глубоко законспирирована от жителей самого выселка. Оказывается, в один прекрасный день Раиф пришел в обком партии с заявлением, написанным хорошим городским адвокатом. Он положил его на стол и еще устно рассказал работнику обкома о неимоверном вреде отделения небольшого выселка от богатого, сильного хозяйства.
И так случилось, что на обратном пути у автобусной станции он встретил нескольких жителей выселка, делегированных в обком партии с совершенно противоположной целью.
Раиф им, конечно, ничего не рассказал о своем посещении обкома, и они вместе пошли в ресторан, чтобы перекусить и обсудить проект жалобы. Выслушав их, Раиф предложил им включить в жалобу просьбу о необходимости в новом колхозе новой школы, потому что детям выселка далековато идти в школу на центральную усадьбу.
– Зачем? – насторожились делегаты.
– Я слышал, что секретарь обкома очень любит детей, – сказал им Раиф.
Бедняги включили в свою жалобу и просьбу о новой школе, которая как последняя соломинка надломила спину верблюду.
Оказывается, эта многолетняя тяжба надоела секретарю обкома, и он решил сам на месте во всем разобраться. Раиф сказал, что секретарь обкома, приехав в деревню, не председателя посадил в свою машину, а его. Председатель склонялся отпустить жителей выселка на все четыре стороны, и это, видно, не понравилось секретарю обкома. Объехав вместе с Раифом все бригады, он убедился, что выселок находится от центральной усадьбы не намного дальше, чем другие края деревни, и что у колхоза достаточно машин, чтобы в случае необходимости возить людей на любые места работы.
В тот же день было устроено общее собрание колхозников, где секретарь обкома выступил со своими соображениями о нецелесообразности распыления большого хозяйства. В конце он сказал:
– Если мы будем строить школы для каждой бригады, мы разоримся и нас прогонят.
Речь секретаря обкома, в особенности ее концовка, вызвала бурные аплодисменты, и подавляющее большинство крестьян проголосовало за братство и дружбу с эндурцами в рамках одного колхоза.
– Но почему же все-таки ты не дал им выделиться? – вырвалось у меня.
– Они и так богаче нас, – просто сказал Раиф.
– Почему? – спросил я.
– Надо же правду говорить, – отвечал он, мирно сокрушаясь, – они лучше наших работают и больше получают.
– Какая тебе разница, где они больше зарабатывают, в своем колхозе или в общем? – спросил я.
– Есть разница, – сказал он, подумав, – надо же правду говорить. Они и лучше наших работают, но и шахер-махеры умеют делать лучше наших. Если они будут жить отдельным колхозом, у них от бригадира до учетчика, от учетчика до бухгалтера, от бухгалтера до председателя одна линия будет. Рука руку моет. Я им сломал эту линию.
Мы выпили за сломанную линию, и тут Заур, похохатывая, начал рассказывать давнюю историю о том, как мы с ним, тогда еще совсем мальчишки, жили с пастухами на альпийских лугах. Ночью разразилась страшная гроза с градом и сильным ветром. Наш балаган наполовину развалился, скот от ударов градин стал разбегаться, и пастухи криками сгоняли его. А я, оказывается, все это время, стоя верхом на раскладушке, орал:
– Давай сильней! Еще сильней!
Вероятно, я тогда с мальчишеской прямолинейностью истолковывал знаменитые слова Горького: «Пусть сильнее грянет буря!»
Сам я эту ночную грозу хорошо помню, а то, что кричал, забыл. Но ему мои крики врезались в память. Конечно, на взгляд деревенского мальчика, это было то же самое, что говорил Иванушка-дурачок при виде похоронной процессии: «Таскать вам не перетаскать!»
Но с тех пор прошло столько времени! Можно было и позабыть об этом случае. Нет, он каждый раз вспоминает о нем и рассказывает со всевозрастающим энтузиазмом.
С годами, я думаю, каждый нормальный человек дозревает до здорового консерватизма, и напоминание о его юношеских призывах к буре, если таковые имели место, ему крайне неприятны. Возможно, именно по этой же причине с годами Зауру мое поведение во время ночной грозы представляется все более и более смешным.
Тут во двор вошел младший сын Раифа, высокий, стройный Валико. Он работает заведующим животноводческой фермой. Он такой же любитель лошадей, как и его отец в прошлом. Оказывается, сегодня колхоз приобрел несколько скаковых лошадей и по этому поводу было небольшое возлияние с черкесами, которые их привезли.