— Бери правее!
Но грузовик, двигаясь в прежнем направлении, вдруг стал набирать скорость. В тот же миг вспыхнули его фары, и яркий желтый свет ослепил Тимура. Тяжелая машина, ускоряя ход, катилась прямо на него.
Тимур попытался отпрыгнуть в сторону, но было уже слишком поздно: стальной бампер ударил его в прыжке и смял его тело, после чего сбросил в пропасть. Он на мгновение повис в воздухе, глядя в тусклое небо, а потом исковерканной куклой полетел прямо на выступающий ледяной глетчер. Он упал лицом вниз, и лед и его кости затрещали одновременно.
Тимур лежал, прижавшись щекой ко льду. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он не мог даже повернуть голову. Он вообще не чувствовал боли.
Сверху донесся чей-то крик:
— Предатель! Ты шпионишь за своими! А мы должны держаться вместе! Или мы, или они!
Тимур не мог поднять голову, чтобы посмотреть, кто это кричит. Но по голосу он узнал водителя.
— Не будет никаких рапортов и обвинений — не на Колыме, во всяком случае. В Москве — может быть, но только не здесь. Мы делали то, что должны были делать! Мы выполняли приказ! Хрущев может засунуть свою речь себе в задницу! И твой рапорт тоже! Посмотрим, как ты напишешь его оттуда, где сейчас валяешься.
Похмельный страж сдавленно захихикал. Водитель обратился к нему:
— Спускайся вниз.
— Зачем?
— На его тело может наткнуться кто угодно.
— Да кто его увидит? Здесь же никого нет.
— Не знаю, кто-нибудь вроде него, кого пошлют ему на смену.
— Спускаться незачем, лед и так скоро растает.
— Это случится недели через три, не раньше, и кто знает, кого черт принесет сюда за это время? Поэтому спускайся вниз и столкни его тело в воду. Ты уж постарайся хорошенько.
— Я не умею плавать.
— Он лежит на льду.
— А если лед треснет?
— Тогда ты промочишь ноги. Спускайся, кому говорю! Ни к чему оставлять его на самом виду.
Глядя в воду, хрипло и часто дыша, Тимур слышал, как невольный палач, поскуливая, словно побитый подросток, спускается вниз по крутому обрыву, — его смерть была уже совсем близко.
Сколько он себя помнил, его всегда преследовал страх, что кто-либо из членов его семьи может погибнуть в ГУЛАГе. А вот о себе он почему-то никогда не тревожился. Он был уверен, что в состоянии позаботиться о себе, и всегда, что бы ни случилось, сумеет отыскать дорогу домой.
Наступили последние минуты его жизни. Он думал о своей жене. И сыновьях.
* * *
Злясь на то, что им помыкают, с гудящей с похмелья головой, осторожно и неловко скользя по обрывистому откосу, рискуя вывихнуть лодыжку, охранник наконец спустился на дно ущелья. Он осторожно попробовал ногой в тяжелом сапоге ледяной панцирь, проверяя его на прочность. Чтобы равномерно распределить свой вес, он опустился на четвереньки и пополз к телу парня, которого прислали сюда из Москвы. Он потыкал его стволом пистолета. Тот не шевелился.
— Он готов!
Водитель крикнул ему в ответ:
— Обыщи его.
Охранник пошарил в обоих карманах и нашел письмо, немного денег и перочинный нож — словом, ничего интересного.
— У него ничего нет!
— А часы?
Охранник расстегнул ремешок.
— Они сломаны!
— Столкни тело в воду.
Сидя на льду, охранник ногами стал подталкивать тело к реке. Мужик был крупным, но труп его довольно легко заскользил по гладкому льду. Когда он уже лежал на самом краю, охранник вдруг заметил, что глаза его открыты. Они моргнули — этот человек, шпион из Москвы, был еще жив.
— Он жив!
— Это ненадолго. Толкай его в воду. Я замерз.
Охранник увидел, как мужчина моргнул еще раз, прежде чем упал с края уступа в реку. Раздался всплеск. Тело несколько раз перевернулось, прежде чем вода подхватила его и понесла вниз, все дальше в глушь, где больше никто и никогда не увидит его.
По-прежнему сидя на льду, охранник принялся рассматривать часы — дешевые, к тому же разбитые. Толку от них никакого. Но что-то удержало его, когда он уже собрался бросить их в реку. Разбитые или нет, но просто так выбрасывать их не стоит.
Москва
Тот же день
Елена спросила:
— А когда Зоя вернется домой?
Раиса ответила:
— Скоро.
— Когда мы придем из магазина?
— Нет, не так скоро.
— А как скоро?
— Когда вернется Лев, он привезет Зою с собой. Я не могу сказать точно, когда именно это случится, но скоро.
— Обещаешь?
— Лев делает все, что в его силах. Нам просто нужно подождать еще немножко. Ты можешь сделать это для меня?
— Если ты пообещаешь мне, что с Зоей все будет в порядке.
Раисе ничего не оставалось, как согласиться:
— Обещаю.
Елена задавала ей этот вопрос каждый день. И всякий раз казалось, будто она спрашивает об этом в первый раз. Она не столько хотела услышать что-либо новое, сколько вслушивалась в тон ответа, выискивая оттенки. Любой намек на нетерпение или раздражение, малейшее сомнение — и она мгновенно погружалась в депрессию, как случилось тогда, сразу же после похищения Зои. Она отказывалась выходить из комнаты и плакала до тех пор, пока у нее больше не осталось слез. Лев отказался выполнять рекомендации врача, который предложил дать девочке успокоительное, и ночами напролет, час за часом, сидел у ее постели. И только когда Раису выписали из больницы, Елена начала возвращаться к жизни. Ее состояние резко улучшилось в тот день, когда Лев улетел из Москвы, но не потому, что она хотела, чтобы он уехал, — это было первое реальное свидетельство того, что для возвращения Зои предпринимаются активные действия. Девочка легко приняла утверждение, что, когда вернется Лев, он привезет с собой Зою. Елене не нужно было знать, где сейчас ее сестра или чем она занимается: ей было достаточно того, что Зоя вернется домой, и скоро.
У дверей их поджидали родители Льва. Раиса еще не до конца оправилась от ран, поэтому их помощь была очень кстати. Они переехали в обнесенный решеткой министерский жилой комплекс и стали готовить и убирать, внося в их жизнь ощущение домашнего уюта и обыденности. Готовясь уходить, Елена вдруг остановилась.
— Разве ты не можешь пойти с нами? Мы будем идти очень медленно.
Раиса улыбнулась.
— Я пока еще недостаточно хорошо себя чувствую. Дай мне пару дней, и тогда мы будем гулять вместе.
— С Зоей? Можно будет пойти в зоопарк. Зое там очень понравилось. Она старалась не показать этого, но я-то знаю, что понравилось. Это была ее тайна. Я бы хотела, чтобы и Лев пошел с нами. И Анна, и Степан.