– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, РИША! – эти слова как музыка звучали в моём сердце.
– Я люблю тебя, – кричал он, танцуя на снегу. Я стояла, держась за ствол березки, и смеялась над его счастливым танцем. Невозможно было не смеяться.
«Я люблю тебя, Стёпка», – пело что-то во мне. Может быть, душа? Так хотелось сказать ему эти четыре слова, но язык не слушался. Сдержанность, строгость, привитые родителями, не давали мне сказать ему о своих чувствах вслух.
Впрочем, мои счастливые глаза и страстные поцелуи наверняка говорили больше, чем слова.
10 марта 2000 года
Самое сложное – это «вести себя прилично». Не обниматься в школе, на глазах у учителей, одноклассников и Татьяны. Не целоваться в здании школы, на пороге, в пределах видимости школы… Не шептать глупостей в телефонную трубку, когда дома мама, папа и Димка.
Впрочем, папа уже отметил, что глаза у меня «пьянющие от счастья». «Влюбилась», – констатировал он за завтраком, едва взглянув на меня. Я смутилась. «Да ладно, Ришка, мы ведь все были молодыми. Я вот до сих пор помню свою первую любовь,» – мечтательно протянул папа и тут же легонько получил ложкой по лбу. От мамы. Весёлая у меня семейка, ничего не скажешь…
12 марта 2000 года
Стёпа собирается поступать на факультет журналистики. Собственно, при его таланте это не удивительно. Сегодня он показывал мне свои рассказы. И стихи. По-моему, это просто великолепно. Он рассказал мне о своей мечте – репортёрско-корреспондентской работе и в будущем – авторской программе. Мне кажется, у него получится. Должно получиться.
Оля поправляется. Собирается прийти в школу на следующей неделе. Наташа вовсю занимается музыкой. Похоже, она намерена переубедить родителей и поступать в музыкальное училище. Или в театральное. О Петровском молчит. Пока, во всяком случае…
14 марта 2000 года
Дружок, я не знаю… Ничего не знаю. Куда поступать? Как? Родители видят меня юристом. Сказать больше – продолжательницей династии. Сначала я должна проработать лет десять следователем, потом стать судьёй. Всю свою жизнь я знала, что это правильно. Всю свою… как глупо звучит. Мне ведь ещё так мало лет! А теперь я не уверена, что хочу именно такого пути. Даже так – скорее нет, чем да. И дело совсем не в Стёпе, хотя и в нём тоже. То, что он хочет быть журналистом, не означает, что я должна идти за ним. Но… понимаешь, всегда было во мне что-то, что сопротивлялось маминым законам и папиным процессам. Да и вообще, я не хочу больше жить в атмосфере постоянной опасности, бояться за родителей, за Димку, а потом и за своих собственных детей.
Так что же? Это только говорят, будто профессию выбираем мы сами. Неправда. Мы выбираем то, что знаем. А знаем – от родителей.
Если я попытаюсь поступать на журфак, дома будет буря. «Журналист» – в нашей семье запрещённое слово. Папа их ненавидит и часто сравнивает эту профессию с проституцией. Ну да, в любой среде есть свои моральные уроды. Но ведь это не означает, что из-за пары десятков человек нужно вешать ярлык на несколько миллионов.
16 марта 2000 года
Дневничок, у меня до сих пор дрожат руки. Даже не знаю, стоит ли вообще что-то писать. Кулковского арестовали. Арестовали, когда он пытался меня похитить.
Это было ужасно. Я шла домой одна: именно сегодня Стёпе пришлось остаться после уроков – у него возникли проблемы с контрольной по истории. Возле дома стояла синяя машина. Из неё выглянул человек и позвал меня. Сказал, что он приехал по поручению отца – отвезти меня к нему на работу. Я не поверила. Лицо показалось мне смутно знакомым, но я никак не могла вспомнить, где его видела.
– А что случилось? Почему папа просит меня приехать? – спросила я.
– Ну уж это вы сами разберётесь. У него к тебе какое-то дело.
– Подождите минутку, я только вещи дома оставлю. – Это было единственное, что я могла придумать. Почему-то мне показалось, что надо позвонить отцу.
– Не страшно, возьмёшь их с собой, – бросил Кулковский, выходя из машины. Я ещё не понимала, что это на самом деле он. Тёмные очки и кепка делали его почти неузнаваемым, а ведь я видела его только на фотографии, которую показывали родители. И всё-таки у меня возникло ощущение опасности. Не знаю, почему я бросилась бежать к подъезду. Кулковский помчался за мной. Каким-то чудом мне удалось захлопнуть дверь подъезда перед самым его носом, но в панике я никак не могла найти ключи от квартиры. Я начала звонить соседям, кричать, стучать, но никто не открывал. Кулковский вышиб плечом дверь внизу. Я помчалась наверх, он – за мной. Лестница, лестница, лестница – и ни одной живой души… Я уже готова была лезть на чердак, когда из самой последней квартиры на девятом этаже вышел высокий мужчина с огромной овчаркой.
– Помогите! За мной гонится бандит! – прошептала я. Кричать не могла – пропал голос. Такое бывает в беспорядочных ночных кошмарах – хочешь закричать, а получается только жалкий хрип.
Мужчина сориентировался моментально. Отпустил собаку. Овчарка с громким лаем кинулась на Кулковского. Тот бросился было бежать, но тщетно…
Наверное, у меня был шок, потому что я не сразу поняла, как оказалась у себя дома в окружении большого количества людей. Кулковского отвезли куда следует, и мама, примчавшись с работы, пыталась отпаивать меня чаем с травками, а папа в стотысячный раз повторял мне правила безопасности дома, на улице и в подъезде. Я не могла его слушать, но сил, чтобы встать и уйти с кухни в свою комнату, просто не было.
К вечеру всё улеглось. Я проспала полдня, потом села учить ненавистные уроки. В довершение всего я не очень вежливо разговаривала со Стёпой, когда он позвонил. Просто потому, что была на взводе, а назвать причины не могла. Ведь не рассказывать же ему, в какой обстановке мы живём…
17 марта 2000 года
Всё-таки я не удержалась и рассказала Стёпе о Кулковском. Точнее, он сам меня к этому вынудил. Вчера вечером мы поговорили по телефону так непонятно и неприятно, что сегодня Стёпа не мог не спросить меня о причинах такой «нелюбезности».
– Риша, я тебя чем-то обидел? – ласково спросил он по дороге в школу. Вот уже месяц, как Стёпа каждое утро ждёт меня у подъезда, чтобы дойти до школы вместе со мной.
– Почему ты так решил?
– Мы вчера с тобой очень плохо поговорили. И сегодня ты не ответила на мой поцелуй, – просто ответил он. Как всегда – ясно, логично. Иногда эта простота и логичность меня поражают – ведь мне самой нечего им противопоставить.
Я смутилась.
– Родители могли видеть нас в окно, – промямлила я.
– Нет, дело не в этом.
– Давай я тебе расскажу потом, после уроков, Стёп. Поверь, это никак с тобой не связано. Это правда наши семейные проблемы.
Стоит ли говорить, что, едва прозвенел звонок с последнего урока, Стёпа буквально подлетел ко мне, требуя немедленно собираться. До набережной мы шли молча. Стёпа обнимал меня, и от этого мне было так хорошо и уютно, что нарушать этот уют ненужными словами просто не хотелось. Видимо, Стёпа тоже это чувствовал и потому просто молча нёс мой пакет с книжками, свободной рукой продолжая крепко-крепко прижимать меня к себе.