— Где дети?
— Только что были здесь, — ответила жена, — наверное, куда-то ушли…
Михелуп вскочил:
— Где дети? О господи, куда девались дети?!
Уже стоя, он принялся ругать жену:
— Почему ты не смотришь за ними? Где у тебя глаза?
— Да я… — начала было пани Михелупова.
— Ты… ты… — сипел Михелуп, — ты легкомысленная женщина… Тут озеро… я должен смотреть за всем… если с ними что-нибудь случится… разнесчастный я человек…
— Постой, да ведь…
Но бухгалтер уже ничего не слышал, он помчался разыскивать детей.
Обежал вокруг ресторации, в отчаянии выкрикивая:
— Маня! Иржик! Где вы? Немедленно вернитесь! Сюда, сюда… Идите к папочке!..
На дворе полукругом стоят запаркованные автомобили. На них глазеет несколько человек: горожане, попыхивающие сигарами, подростки в пестрых пуловерах, светские львы в брюках-гольф, с трубками во рту; тут же околачиваются и деревенские парни в нескладных праздничных костюмах, напряжено прямые, с пустыми голубыми глазами. Все эти люди впиваются взглядами в блестящие лимузины, задумчиво дотрагиваются до их капотов; светские львы в брюках-гольф обходят машины, слегка покачиваясь в бедрах. Казалось, все эти люди совершают тихое богослужение, славят божков Скорости, принявших подобие лимузинов, машин с открытым верхом, спортивных автомобилей.
Тут-то и нашел Михелуп очкастого мальчика и девочку. Он услышал, как мальчик объясняет:
— Это отличная машина, с восьмицилиндровым двигателем!
— Дурак, — возразила ему девочка. — Здесь вовсе не восьми, а шестицилиндровый двигатель, да будет тебе известно…
— Сама ты дурра! Посмотри, какой длинный капот… У шестицилиндровых таких не бывает!
— Лучше никому этого не говори, осрамишься, — усмехнулась Маня, — это шестицилиндровик с передним приводом, поэтому и капот такой длинный…
Гимназист понемногу сдается. Девочка права. И чтобы окончательно не утратить авторитет, он с видом знатока добавляет:
— Но драндулет что надо…
— Верно, драндулет что надо, — соглашается Маня, — только бензину жрет…
— Потребляет она много, — рассудительно поддакивает Иржи, — а это большой недостаток…
Иржи сделал открытие, что машина иностранная, потому как управление у нее слева, и сразу вырос в глазах сестры.
У бухгалтера отлегло от сердца: его потомство цело и невредимо. Он выслушал их суждения об автомобилях и заметил, что не любит, когда дети забивают себе голову всякими глупостями. Главное место в мозгах должны занимать знания, за которые приходится платить деньги. Предпочтение нужно отдавать купленным знаниям!
— Лучше бы вы взяли с собой книжки и позанимались, — ворчал он, — я, видите ли, должен покупать им дорогие учебники… а они будут интересоваться всякой ерундой…
Но в душе ликовал, что у него такие умные дети — любую мелочь подметят.
«Это же мудрецы… И непоседы… Все видят насквозь, глаза как у мышек! И это мои дети! Надо бы что-нибудь им купить, если подвернется случай…»
— У нас в гимнажке, — сказал мальчик, — некоторые ребята собирают номерные знаки от машин. Впереди всех Крейза Йозеф из нашего класса. У него записано больше всех. Зато у Микишки — весь ЦеДе.
Бухгалтер хотел знать, что такое ЦеДе.
Гимназист объяснил, что так начинается номерной знак дипломатического корпуса.
— Да что там ЦеДе! — продолжал очкарик. — Один малый, Штейнбах Карел, собрал целую коллекцию иностранных знаков. Раздобыл даже номерной знак сиамскго короля! Вот это да!..
— А как учится это Штейнбах Карел? — допытывался бухгалтер.
— Француз вызывал его предков, — сознался Иржи.
Бухгалтер вознегодовал.
— Как ты выражаешься, невежа! Надо сказать: Преподаватель французского языка приглашал в гимназию его родителей… Сколько раз я тебя учил: о педагогах надо говорить вежливо… Вот дам оплеуху — будешь помнить! Стыдись! И это воспитанный мальчик! Хорошенькую радость ты доставляешь папочке… Посмей только дружить с этим Штейнбахом!..
— Я с ним не дружу… — защищался гимназист.
— То-то! Ведь такой чему угодно тебя научит. Ты должен добиваться дружбы тех, кто хорошо учится, а плохих учеников сторонись!
10
Тени удлинились, все кругом потемнело, завихрился прохладный ветерок. Горожане, раздраженно галдя, наперебой спешили расплатиться. Между столиками, услужливо склонив головы набок, носились официанты и рассчитывались с клиентами. Большеухие мальчики в белых курточках собирали выложенную на скатерти мелочь. Толпа с шумом поднималась из-за столиков.
Доктор завел мотор, рассеянность снова исчезла с его лица: увядшие щеки напряглись, глаза заискрились бодростью. Больной человек превратился в предприимчивого хвата, властелина времени и покорителя пространств.
— Жаль, — вспомнил бухгалтер, — что с нами не было бабушки. Целыми днями сидит дома, никуда не выходит. Ни-каких-то у нее радостей, у бедняжки… Ей тоже необходимо по временам глотнуть свежего воздуха и получить новые впечатления…
Пани Михелупова не стала отвечать, но подумала: «Этого нам только не хватало! Мало мы натерпелись от нее дома!»
В деревнях уже зажглись огни, на небе загорелись звезды. В полях стрекочут кузнечики, а откуда-то издалека доносятся звуки гармоники. Узенький серпик месяца прокладывает себе путь между разодранными облачками. Бесперебойно, монотонно гудит мотор, доктор растроганно прислушивается к его песне и говорит себе: «Вот она какая, моя „америка“! Кто с ней сравнится? С кем хочешь потягается…»
Мотоциклы следуют за длинным блестящим автомобилем, как акулы за кораблем. Честолюбивые девицы побуждают своих возлюбленных перегонять автомобили. Мотоциклисты стараются изо всех сил, хотят отличиться перед своими возлюбленными.
Враждебно поглядывая на мотоциклистов, доктор презрительно бурчит:
— Дорожные вши! Много себе позволяете! Куда вам до «америки»! Вот я вас проучу!
Он прибавил газу, и мотоциклы остались далеко позади.
— Ага! — заорал доктор. — Всех вас одной левой! Всех обгоню!
Бухгалтер тоже разошелся.
— Ага! — орал он, — так его! Ату его!
«Уа, уа, — надрывался клаксон, — с дороги, астматические драндулеты! Назад, старомодные колымаги! Дорогу гордой „америке“!»
Тополиные аллеи расступаются, и машина летит во тьму, словно в глубокий колодец. Фью, фью! Разбуженный вихрь пытается перереветь гул мотора.
Каждый раз, когда американская машина обгоняет соперника, Михелуп оборачивается назад, ухмыляется и показывает «нос»:
— Старая колымага! Ну-ка, покажи, на что ты способна, жалкая тарахтелка!