Book.

Воодушевленные Сёгэном рото Ёкоямы начали преследование. Вверх по склону погоня давалась нелегко. У подножия Футагоямы они почти его настигли. Оникагэ уже вымотался во время многотрудного ночного подъема. Минуя заросший тростником водоем у Асиною, наш князь допустил оплошность, которую другие, более осторожные мужчины нередко себе позволяли в дневное время при светлом небе. Повернув налево, когда надо было бы направо, он попал в долину Ковакидани вместо узкого рукава Таканосуямы. Преследователи издали победный вопль. Они собрались было загнать его в теснины реки Дзякоцу и там спокойно взять в плен живым. Погоня продолжилась по травянистому лугу. Копыта Оникагэ грохотали вниз по бездорожью долины. Преследователи остались где-то позади. Далеко внизу, у Сококуры, висел перекинутый через глубокое ущелье мост из бамбука (цурибаси), которым пользовались путники, идущие по узкой тропе в Тоносаву и Юмото. У места слияния двух потоков, где образуется Дзякоцугава, можно обнаружить примитивный домик-купальню, однако все здесь радикально изменилось с остановкой вулканической деятельности на территории всего уезда. Каменную плотину убрали, воду из пруда выпустили. Вода падает с меньшей высоты. К его краю как раз подошли Сукэсигэ с Оникагэ. Речки были мелководными и скудными. Эти потоки едва разбавляли невыносимый кипяток пруда. Клубами поднимался пар. Сквозь этот пар едва просматривался неровный и крутой противоположный берег, располагавшийся метров на двенадцать ниже. Крики преследователей, карабкавшихся по склону горы, зазвучали ближе, и Сукэсигэ пригнулся к шее Оникагэ. «Храбрый конь! Ты у меня просто зверь. А Сукэсигэ – всего лишь слабый человек. Оба мы созданы промыслом Небес. На Оникагэ возложено выполнение кровной мести за О-доно. Надо прыгнуть. Попробуй решиться, Оникагэ». Животное заржало как бы в знак понимания задачи. Подав коня как можно дальше назад, Сукэсигэ послал его вперед. Оникагэ взвился в мощнейшем прыжке. Увы! Усталость ночи взяла свое. Человек и его конь грохнулись в кипящий водоем. Сукэсигэ не мог набрать в легкие этот удушающий пар, не мог даже кричать, так как кипящая, обжигающая, доставляющая неимоверные страдания жидкость обдала его всего. Оникагэ схватил одежду своего хозяина зубами. Из последних сил благородное животное подплыло к берегу и вышло на него. Тут его ноги разошлись в стороны, глаза остекленели. Конь осел на землю, несколько раз попытался подняться. Голова запрокинулась, и Оникагэ галопом помчался в последний путь.

Прыжок в горячий источник Сококура

Сукэсигэ с большим трудом поднялся. Измученный до последней степени, в полуобморочном состоянии, он понимал, что ему нельзя задерживаться в этом месте. Слабеющей рукой он поискал свой плащ. Плаща не было. Свежий ветер доставлял мучения его обожженной плоти, одежда прилипала, как огненная сеть. Спотыкаясь, он побрел вниз в сторону долины. Он не знал, сколько прошел, когда силы его оставили. Потеряв сознание, он скатился в придорожные кусты. Тело его зацепилось за торчащие корни, иначе он упал бы вниз в реку, протекающую метрах в тридцати внизу. Именно это его и спасло. В скором времени к этой реке должны были выйти рото Ёкоямы. Их внимание привлекли задранные вверх ноги дохлой лошади. «Эх! А ведь он попытался спрыгнуть в пруд. Вот ведь глупый человек! Храбрец попал в ловушку». В скором времени на краю водопада они обнаружили плащ Сукэсигэ. Попросту наш самурай нашел свою могилу в этих кипящих водах. Плоть сварится на его костях. Разобравшись с его судьбой, ради удовлетворения своего господина они обыскали дорогу с обеих сторон до моста и дальше за ним. Осмотреть утес им в голову не пришло. Кто бы мог пройти по нему и выжить? Только птицы. С плащом в качестве доказательства они вернулись к Сёгэну с докладом. Тот выразил недовольство. Его могла устроить только голова Сукэсигэ, и никакие другие свидетельства гибели. Только тогда он признает его мертвым. Как раз сейчас они повстречали его на перевале Хаконэ. Но и задерживаться они не могли. Ему надо было передать срочное поручение от Акихидэ для Имагавы в Суругу. Таким образом, он продолжил путь не совсем удовлетворенным.

А тем временем Тэрутэ с Косиро по пути через Фукаратогэ с трудностями прошли Убаго. Кто мог доставить беспокойство мужчине и женщине на пути паломников в спокойные времена, наступившие при сёгуне Киото? Они перешли мост у Сококуры и продолжили путь вниз по круто спускавшейся долине к месту назначенной встречи с их господином. Чуть ниже моста, где тропа огибала крутой утес, наши путники услышали слабые стоны. «О-ох! О-ох!» Они посмотрели во все сто роны: естественно – вверх, где могла угнездиться разве что птица. Ничего нигде не увидели. «Посмотри хорошенько, Косиро, – приказала Тэрутэ. – Возможно, какому-то бедолаге требуется помощь. Только стоны доносятся почему-то со стороны отвесной скалы. Может ли птица обладать человеческим голосом?» Она сверху вниз осмотрела спутанные растения, прицепившиеся к скале. На смену заре пришло полноправное дневное светило. Чуть ниже тропы в корнях кустов они увидели чье-то зацепившееся тело. Стон исходил как раз от этого тела. Косиро связал свой кушак с кушаком Тэрутэ и прочно примотал их к дереву. Спустившись в пропасть, он захватил ступнями распростертое тело и поднялся вместе с ним наверх. Распластанный на дороге Сукэсигэ медленно открыл глаза, выражавшие неописуемые страдания и наполненные лихорадочным светом. Удивлению наклонившихся над ним Косиро и Тэрутэ не было предела. «Господин мой! Сукэсигэ! – прошептала Тэрутэ. – Как же ты оказался в таком состоянии? Что с тобой могло случиться? А где Оникагэ?» Приложив громадное усилие, этот покалеченный человек рассказал о своих злоключениях. В его прерывистом шепоте ни жена, ни слуга не узнавали голоса своего господина. Он поведал об общении с Ханако, о встрече с Сёгэном Ёкоямой, о падении в пруд с кипятком и гибели благородного Оникагэ. От возмущения Косиро погрозил кулаком пару, поднимающемуся в спокойное, ясное небо над склоном горы. «Надо подумать о нашем будущем, – сказал Сукэсигэ. – Ты, Косиро, должен доставить Тэрутэ в Юки. Найди там Юки Ситиро Удзитомо и передай ее на его попечение. Восстановлением репутации дома Сатакэ займется именно он. Сукэсигэ для этого дела больше непригоден. Я приказываю своим рото служить Юки-доно и отстаивать интересы девы Тэрутэ». На глазах у него выступили слезы беспомощной ярости и боли за свое состояние, за уготованную ему недостойную смерть. Косиро распрямился. «Нет! Песенка господина Огури еще не спета. Он еще поправится, кровная месть за О-доно воздастся, репутацию дома Огури мы восстановим во всем ее былом величии. Вы что, потеряли веру в Косиро? Отправим нашего господина в надежное место и будем дожидаться его полного выздоровления. Мужайтесь, моя госпожа! Не надо плакать. Его светлость еще не достиг своей крайней черты». Так наш храбрый буси подбадривал свою госпожу и покалеченного хозяина. Взвалив Сукэсигэ на плечи, вместе с Тэрутэ он продолжил спуск в долину. В окрестностях Юмото находилась незатейливая купальня для лечебных процедур. Здесь Косиро мог оказать первую помощь своему страдающему господину, применить снадобья для облегчения его боли. Даме и слуге первым на ум пришло поискать убежища в Юки. Только там было достаточно безопасно, чтобы дать пострадавшему герою отдохнуть, а также окружить его должной заботой. С большим трудом они украдкой двигались по тракту на север. Минуя Камакуру, они вступили на территорию равнины Мусаси и проследовали на север широкого залива, вдававшегося в глубь материка. Таким образом, они добрались до местечка в Мусаси, известного под названием Итимэнхара. Пора было остановиться на привал. Состояние их пациента вызывало большую тревогу. Сначала у них появились большие надежды на благоприятный исход. Сукэсигэ очень энергично поправлялся после перенесенного страшного удара. Его обожженная плоть заживала под действием лечебной мази. Однако за поражением кипящей водой горячего источника явно скрывалось что-то более ужасное. Через несколько дней по всему его телу пошли темно-красные нарывы. Они воспалились и сочились зеленым гноем, заражавшим здоровую плоть вокруг фурункулов. Возник непереносимый зуд. Сукэсигэ непрестанно чесался. Нарывы множились и покрывали все тело. Запах от них вызывал ужас. Во время каждого омовения госпожа со слугой, стоя на коленях рядом с раздувшимся бесформенным телом господина, промывали разверстые раны. Однако не обойтись было без какого-нибудь облегчающего страдания бальзама. На краю деревеньки находился сельский дом наподобие постоялого двора.