– Очнись, Эли! – сказала Вера. – Беседа закончена.
– Надо уходить? Неужели надо уходить, Вера?
– Ты хочешь, чтобы мы здесь поселились?
Я повернулся к Спыхальскому:
– Мартын Юлианович!.. В эту гостиницу вход для землян не запрещен?
Лицо его снова перекосила усмешка. Я вдруг понял, что он добрый человек.
– Эта гостиница – единственное местечко, где для человека нет опасностей, кроме красоты ее обитательниц.
Я схватил руки Фиолы, заглянул в глаза – они были темны.
– Фиола! – сказал я, забыв о дешифраторе. – Я приду. Жди меня, Фиола!
Я повторял: «Я приду!» – пока черные глаза Фиолы опять не вспыхнули – как морская вода, освещенная солнцем. Ромеро потянул меня за собой. Я махал Фиоле рукой. За воротами гостиницы Вера сделала мне выговор. Сколько раз я слышал в детстве этот суровый голос!
– Я недовольна, Эли. Чего ты так уставился на бедную девушку?
– Я любовался ею, Вера. Я не озорничал, а любовался!
– Отворачиваться от всех земных девушек, чтоб увлечься первой встреченной звездожительницей, – кто тебе поверит, Эли?
– Главное, чтоб я поверил, – пробормотал я. Я верил.
А Ромеро пошутил:
– В древних преданиях змей искусил прародительницу людей, некую Еву. Бедный Эли, кажется, дал обольстить себя коварной и красочной змее.
Я молча смотрел на него. Я слышал голос из моего прежнего мира, а сам был в новом.
Ромеро опирался на свою дурацкую трость – надменный, высокомерно подтянутый. Я словно бы впервые заметил, что он красив и его короткая бородка расчесана волосок к волоску. Между нами что-то оборвалось, он больше не был мне другом.
– Теперь ангелы с Гиад, – сказала Вера. – В этих крылатых обществах сохранились враждующие классы.
– Вздорный народец, – подтвердил Спыхальский. – Каждый день у них драки. Перья летят, как пух с тополей.
– Их много. Двадцать три обитаемые звездные системы в Гиадах, сто семь густо населенных планет. Ни одно из разумных племен не размножилось так – почти четыреста миллиардов…
– Разумное племя? – переспросил Спыхальский. – Что считать разумом… Одно добавлю: голодное племя. Посмотрели бы вы, что происходит, когда зовут к столу.
Вера замолчала. Я думал о Фиоле. Мы долетели до гостиницы «Гиады». В этом здании размером с город масса зелени и света, прямоугольники домов образуют улицы, на пересечении улиц разбиты амфитеатры с экранами – ангелы любят зрелища. Условия тут подобны земным. Крылатые легко приспосабливаются к любым параметрам гравитации, атмосферы и температур. Вероятно, этим и объясняется, что они широко расселились на планетах.
На нас сразу набросились, осатанело зашумев крыльями, три обрадованных ангела. Через минуту вокруг носилась, сталкиваясь и дерясь в воздухе, целая толпа крылатых. Я хлопал их по крыльям, приветствуя, но их было слишком много, чтоб со всеми здороваться.
В ангелах есть что-то внушающее неприязнь. Внешне они импозантны, даже величественны: белое тело, золотые волосы, широкие, мощные, причудливо окрашенные крылья: розовые, фиолетовые, оранжевые, даже черные, особенно среди четырехкрылых, чаще же всего – разноцветные. Зато лица ангелов грубы. Я не встретил ни в тот день, ни после ангела без морщин, морщинисты даже молодые – каждый кажется состарившимся ребенком. Впечатление это усиливается еще и оттого, что они галдят и носятся, как расшалившиеся дети. К тому же ангелы редко моются. В вертепах ангелов вряд ли лучше, чем в конюшнях пегасов.
Когда мы продирались сквозь крылатую толпу, я увидел в стороне Андре с Лусином. Я наклонился к Ромеро:
– Павел, замените меня у дешифратора.
Выбравшись из толпы, я припустил к Андре. Какой-то шальной ангелочек, восторженно завизжав, ринулся на меня с распахнутыми крыльями, но я ускользнул от него.
– Молчи и слушай! – крикнул Андре. – Новые данные о галактах. Говорю тебе: молчи! Мы получили великолепные записи у того четырехкрылого. Чего ты размахиваешь руками?
– Я молчу! – закричал я. – Покажи записи.
– Сперва выслушай, потом покажу.
Андре и Лусину повезло. Когда они пришли к изолированному четырехкрылому, тот спал, и ему снились кошмары, мозг его усиленно излучал.
Андре, не дожидаясь пробуждения ангела, поспешил материализовать записанные излучения на большом дешифраторе.
Он тут же, на улице, при сиянии дневного солнца, вызвал видеостолб. Я с усилием всматривался: внешний свет был сильнее внутреннего свечения видеостолба. Я увидел те же картины, что уже демонстрировались на Земле: скалы, яркие звезды, черное озеро, спускающийся сигарообразный корабль. Нового не было и дальше – те же галакты, башня с вращающимся глазом…
– Ну? – спросил Андре. – Понимаешь ли ты, что это такое?
– Понимаю. Бледная копия старых записей Спыхальского.
– Правильно, – подтвердил молчавший до тех пор Лусин. – Копия. Уже видели.
– Вы дураки! – сказал Андре радостно. – Ну и что, если видели? Важно одно: звездные видения посещают нашего четырехкрылого очень часто, раз мы записали их в первом же обследованном сне. Только личные впечатления могут дать такую четкость образов. Короче, он видел галактов! – Андре с торжеством посмотрел на нас. Я хладнокровно рассмеялся ему в лицо:
– И сейчас ты идешь выспрашивать своего ангела, правильно ли толкуешь его сновидения?
– Совершенно верно.
– Я пойду с тобой, чтобы присутствовать при оглушительном крушении твоей очередной теории.
Четырехкрылый буян был громадный, мужиковатый ангелище со свирепой мордой и могучими крыльями. Он уставился на нас мутными глазами и что-то проворчал. У ангелов тонкие, писклявые голоса. Разговаривая, они захлебываются от торопливости – в любом их сборище трескотня и писк. У этого даже голос был мощный, он не пищал, а грохотал. Он мне понравился.
Андре настроил дешифратор и вежливо проговорил:
– Разрешите задать вам несколько вопросов.
– На колени! – рявкнул ангел. – На колени, не то – к чертовой матери!
Его ярость была так внезапна и буйна, что мы рассмеялись. Смех разозлил его. Он грозно вздыбился, распахнув крылья и клокоча.
– У людей не принято становиться на колени, – сказал Андре.
Дешифратор перевел ответ ангела:
– Я – князь!
Я засомневался в правильности перевода. Слова «к чертовой матери», «князь», «на колени» слишком отдавали старинными земными понятиями, чтобы быть правдоподобными.
– Не думаю, чтобы дешифратор врал, – возразил Андре. – Объем его памяти – четыреста тысяч слов и сто миллионов понятий. И если он выбрал «князя» и «чертову мать», то, значит, наш узник имел в виду нечто больше всего к ним подходящее.