Никогда не забуду ее доброты, благодаря ей на какое-то время исчезла несоизмеримая разница в нашем общественном положении, поскольку в высшем обществе даже теперь меня не воспринимали как равную. Китти очень утешила меня, хотя в то время я не признавалась в этом. Ведь именно она высказала истину, которую не осмелился высказать никто другой: нам с Боем завидовали, поскольку мы друг для друга были всё.
Работа очень поддерживала меня, хотя порой, склоняясь над тканью или отпарывая непослушную манжету от рукава, приходилось глотать слезы. Как бы там ни было, но надо создавать новые модели, шить и продавать их, хотя я решила на время отложить свою так и незавершенную коллекцию вечерних платьев.
Но как только заканчивался рабочий день и я оставалась в своем доме одна со слугами, меня охватывало отчаяние. По ночам я никак не могла уснуть, сон бежал от меня. Ночи напролет я бродила по дому, а где-то там, как призрак, маячила наша кровать. В те ужасные месяцы бывали моменты, когда мне казалось, что я больше не выдержу без него, все вокруг виделось в черном цвете, таком же черном, как и спальня, куда я не в силах была войти. Я вызвала декоратора и приказала переделать эту траурную комнату в будуар, задрапированный розовым атласом. Но даже и тогда, даже на красновато-розовых простынях я никак не могла уснуть.
Мои любимые Пита и Поппи были единственными существами, не дававшими мне сойти с ума. Им ведь была нужна моя любовь, с ними нужно было гулять, ласкать их перед сном. Они прижимались ко мне, как бессловесные детишки, которые понимали, какой удар мне пришлось перенести, они так шумно протестовали по утрам, когда я одевалась на работу, что я стала брать их с собой в ателье. А когда мадам Обер заявила, что накануне они с Адриенной весь день очищали выставленные образцы одежды от собачьей шерсти, я свирепо посмотрела на нее:
— Вас никто здесь не держит. Но мои собаки останутся.
Эти теплые и живые существа были последним подарком Боя, больше у меня от него ничего не осталось. Ради них я была готова разогнать весь свой штат.
* * *
На похороны я не пошла, хотя там были многие важные господа, в том числе и мои друзья. Потом я узнала, что и жены его тоже не было, она была так потрясена его гибелью, что у нее чуть не случился выкидыш. В январе огласили его завещание, и я получила от его лондонского поверенного письмо. Бой завещал мне 40 000 фунтов стерлингов, что составляло полную стоимость моего заведения в Биаррице, долг за которое я вернула ему с процентами. Вместе с письмом принесли и небольшой пакет от Берты. Когда в конце концов я заставила себя открыть его, то увидела наручные часы Боя, все еще показывающие точное время.
В тот день я не вставала с постели.
* * *
Шло время, но раны мои, вопреки общепринятому мнению, все не заживали. Горе только углублялось, разъедая душу, где непрерывно горело пламя воспоминаний.
Но время все-таки текло, принося с собой некоторое облегчение. Постоянно надоедала Мися, умоляя сходить с ней куда-нибудь — к друзьям, в театр, на балет. Каждую неделю она являлась в ателье, чтобы вытянуть меня в «Риц» пообедать. Звонила по вечерам, когда я была еще на работе (я стала оставаться в ателье за полночь, чтобы как можно меньше бывать в своем заброшенном доме), и приглашала пойти куда-нибудь втроем с Сертом, но я неизменно отказывалась, ссылаясь на долгую обратную дорогу. Наконец она предложила либо отремонтировать пустующую квартиру над ателье, либо снять номер в «Рице», чтобы можно было чаще видеться.
Обе идеи звучали вполне разумно. И хотя ни одна мне не понравилась, я все же поддалась уговорам, пригласила дизайнера посмотреть, что можно сделать с квартирой, и сняла апартаменты в «Рице», с окнами на Вандомскую площадь, и теперь я имела удовольствие по ночам наблюдать за прогуливающимися влюбленными парочками.
— Ну и видок у тебя, страшнее смерти, — проворчала Мися, когда пришла за мной, чтобы забрать на какой-то праздник в имении графа де Громона и его жены, кстати моих клиентов.
Мы, по сути дела, собирались прорваться на эту вечеринку, как говорят американцы. Единственное приглашение на этот знаменитый весенний прием, где Громоны наряжаются в маскарадные костюмы, где смешиваются представители haute monde и avant-garde, было только у Серта, который расписывал там декорации. Мися была вне себя от ярости, когда узнала, что в списке приглашенных меня нет.
— Ты же одеваешь графиню! Как они смеют так к тебе относиться?
Она заявила, что, если я не пойду, не пойдет и она. Ей таки удалось вытащить меня из добровольного заточения, хотя идти к Громонам мне совсем не хотелось.
— У меня бессонница, я плохо сплю по ночам, — пожаловалась я ей.
— Плохо спишь? Да ты вообще не спишь, моя дорогая! Вон какие мешки под глазами, хоть выставляй на продажу в твоем магазине. Так больше не может продолжаться. И я не допущу, чтобы ты схоронила себя заживо.
Услышав это, Серт загоготал.
В машине я сидела зажатая между Мисей и Сертом, словно сэндвич.
— Уж она не допустит, наша Тоша, это точно, — промычал он, назвав ее прозвищем, которое дали ему самому. — Если надо, силком станет кормить тебя паштетами и будет спать на полу возле твоей кровати.
Праздник мне очень не понравился. Не было никакого настроения слушать завывание саксофонов, танцевать с кем попало, прижавшись к чужой щеке, и выслушивать сплетни, но Громон был в восторге, что мы явились без приглашения, и с ходу предложил мне заказ на костюмы к следующему празднику.
Серт с Мисей проводили меня обратно в гостиницу. Прощаясь, Мися открыла вышитую бисером сумочку, в которой таскала всякую всячину, и сунула мне в руки маленький синий пузырек:
— Десять капель перед сном. Будешь спать как младенец. И чтобы я больше не слышала про твою бессонницу. Ты будешь хорошо питаться, работать и отдыхать. Или я перееду жить к тебе.
Не знаю, подействовала ли эта угроза или сама вечеринка, на которой я чувствовала себя одинокой, словно выброшенная на берег рыба, но, поднимаясь по лестнице в свои апартаменты и слыша, как за дверью лаем меня встречают Пита и Поппи, я крепко сжимала пузырек в руке.
Я поставила его на ночной столик и повела собак на прогулку. На приеме я почти ничего не ела, несмотря на множество предложенных закусок, но голода не чувствовала. Усталости тоже. Если уж говорить точнее, я была за пределами всякого утомления, в состоянии вечного изнеможения. Сознание мое было как бы окутано неким облаком, в котором смешались осколки воспоминаний о прошлом и страх перед будущим.
Лотос надо уважать. Но очень близко не подпускать…
Открутив крышечку со стеклянной пипеткой, я накапала десять капель горькой мутной жидкости на язык. Потом, повернувшись к собакам, которые уже развалились на кровати и спокойно спали, как делают обычно все здоровые животные, капнула еще пять.
Я ни о чем не думала. И ни в чем не сомневалась.
Мися оказалась права. В первый раз после того, как я потеряла Боя, я спала, как невинный ребенок.