— А когда меня заботили подобные вещи? — (За спиной послышался размеренный, сдержанный смех Дмитрия: это Серт опять, как всегда, непристойно острил.) — Я сошлась с ним, потому что он меня забавляет. А что там делают или говорят твои матроны с голубой кровью в жилах, мне наплевать.
— Расскажи это кому-нибудь другому, — хмыкнула Мися. — Не забывай, с кем говоришь, дорогая. Я-то знаю, как ты жаждешь быть принятой в высшем свете, а еще я знаю, как этого добиться, не таская всюду с собой твоего красавца Романова.
— Думай что хочешь. Он мой любовник, и ничего больше. И еще, — добавила я, — он будет со мной на твоей свадьбе и поедет со мной в Италию. Его сестра, великая княгиня Мария, сейчас в Венеции, отдыхает с нашим другом Дягилевым. И он хочет познакомить меня с ней.
И я пошла прочь, не дожидаясь ее бурных протестов. Мися, конечно, очень проницательная женщина, но сейчас она взяла ложный след. Еще когда мы с Дмитрием были в Биаррице, я рассказала ему, как основала свое дело, не упоминая при этом Боя и Бальсана, а еще о своей задумке создать авторские духи. Я знала, что все Романовы от хороших духов с ума сходят, как, впрочем, от всего, что попахивает богатством и роскошью. Дмитрий упомянул, что любимые духи царицы Александры были созданы французской парфюмерной компанией «Ралле», основанной в Москве под покровительством самого Романова.
— Такой изысканный аромат, — с тоской сказал Дмитрий, и глаза его подернулись влажной дымкой, а взгляд стал отсутствующим, как и всегда, когда он вспоминал прошлое. — Я до сих пор помню этот запах: смесь розы, жасмина и чего-то еще неопределенного; он всех заставлял останавливаться. Александра никому больше не позволяла душиться этими духами. Формулу изобрел Эрнест Бо, а выпустила фирма «Ралле» ко дню празднования юбилея дома Романовых, но для всех, кроме нее, они оказались слишком дорогими и роскошными.
— А у тебя нет образчика? Или, может, знаешь, где искать этого Бо? — жадно спросила я.
Дмитрий вздохнул:
— Духи, должно быть, утеряны, как и все остальное. Во время войны Бо служил в армии, и я не знаю, где он сейчас. Может, в Грасе? У Ралле там свои поля. Может, моя сестра Мария знает?
Грас — место известное на юге Франции, здесь такие прославленные дома, как «Коти» и «Герлен» выращивали особые гибриды трав для своих духов. Мне захотелось отправиться туда немедленно, отыскать этого таинственного Бо, но приближающаяся свадьба Миси не позволила осуществить это желание. И я решила не торопиться, дождалась, когда она позвонит и сообщит, что они с Сертом женятся в августе и к этому времени ждут меня в Париже.
Кройка, шитье и примерка ее платья были для меня сущей мукой. Мися была упряма как ослица, отказывалась надеть что-либо, хоть капельку выходящее за рамки традиций, и в конце концов мы сошлись на простом шелковом платье с кружевами. Впрочем, свадьба прошла скромно; и в самый разгар августа мы покинули Париж, сели на яхту и отправились в месячное турне вокруг Италии.
Италия очаровала меня. Прежде за границей я не бывала, а тут меня вдруг занесло в этот город, в медленно разрушающуюся, пестрящую своим великолепием Венецию с ее запутанным лабиринтом каналов. Мы остановились на острове Лидо, каменистые пляжи которого омывались лазурными водами лагуны.
Во время путешествия Серт оказался идеальным товарищем. Сведения сыпались из него как из рога изобилия. Серт сразу повел нас на площадь Сан-Марко посмотреть на трофейных византийских коней, потом по музеям, полюбоваться полотнами Тициана и других знаменитых художников, после этого узенькими, кривыми проулками потащил на поиски никому не известных ресторанчиков, где подают жареных воробьев, завернутых в прошутто. Наконец мы с Мисей совсем выдохлись, но он был неутомим.
— Ну все, хватит с нас давно умерших мастеров! — объявила Мися и повела меня по антикварным магазинам, где продавали золоченые маски, масляные иконы и благоухающие ладаном реликвии и сувениры.
Душевное состояние у меня было уже гораздо лучше, чем в первое время после гибели Боя. Думала я о нем часто, но не было уже той печали, от которой перехватывало дыхание и которая до недавнего времени сопровождала меня постоянно, осталась лишь легкая грусть о том, что его нет рядом со мной и я не могу вместе с ним восхищаться этим погружающимся в воду городом, который называли Серениссима. Чудесный эликсир Миси теперь мне был практически не нужен, плеск воды здесь укачивал лучше, чем вещество, от которого мертвели все чувства. А возникшая здесь любовь к свободным и коротким, выше щиколотки, штанам, как у гондольеров, пуловерам в морском стиле и сандалиям на пробковой подошве со временем породила международный тренд.
Но вот Дмитрий стал для меня камнем на шее. Он бродил со скорбным лицом, давая всем понять, что окружающая красота лишь напоминает ему о той красоте, которую он потерял. Очень скоро я стала дико уставать и от его унылого настроения, и от кашля по ночам, обострившегося в сыром воздухе, и от его непрерывного пьянства, и от лишенных всякого воображения занятий любовью.
Мися, почувствовав мое раздражение, буквально всадила мне нож в спину:
— Говорят, он был безумно влюблен в своего кузена Феликса Юсупова, с которым убивал Распутина. После революции даже потащился за ним в Лондон, не хотел с Феликсом разлучаться, но они поссорились, потому что Феликс направо и налево похвалялся, что активно участвовал в свержении царя. Дмитрий обвинил кузена в том, что тот подрывает его надежды на трон в случае реставрации. — Она замолчала, изучая мое лицо, но я сделала вид, что ее слова никак меня не задели. — Надеюсь, ты принимаешь меры предосторожности. Эти мужчины, которые путаются с другими мужчинами… От них можно подхватить все, что угодно. Ты же не хочешь лечиться ртутью от гонореи — это может нарушить все твои дальнейшие планы.
Я лишь закатила глаза к потолку. Но не стала говорить, что в последние дни Дмитрий проявляет интерес только к водке. Единственный раз он оживился, когда мы отправились в палаццо на Гранд-канале. Великая княгиня Мария была в гостях у жены одного известного итальянского аристократа — как и в Париже, итальянские аристократы охотно принимали лишенных родины русских князей, не считаясь ни с какими расходами.
Дягилев был очень рад нас видеть. Я еще никогда не общалась с ним вне приемов, устраиваемых для участников «Русского балета», где он неизменно напивался и обращал внимание только на своего очередного du jour [36] фаворита из танцовщиков. Я увидела, что он искренне, хотя и с некоторой настороженностью привязан к Мисе, которая на этот раз не пыталась, как обычно, доминировать в разговоре, когда он жаловался на финансовые трудности, мешающие возродить постановку «Весны священной» Стравинского. Сам композитор, желая излечиться от приступов брюшного тифа, переехал жить в Швейцарию, но его продолжали преследовать неудачи.
— Сейчас его семья с ним, но у его жены Кати чахотка, и он едва сводит концы с концами, — сказал Дягилев. — Я хочу снова привезти его в Париж и еще раз представить миру его гений. Времена теперь изменились. Я уверен, что нас ждет полный успех.