— Слушаюсь, госпожа оберштурмбаннфюрер, — Виланд только вздохнул. — Ты слышал, Йохан? За что ты меня упрекаешь?
— Идите к раненому, Мартин. Йохан, — уже забыв о докторе, она произнесла с нежностью. — Йохан, как ты?
— Я нормально, как всегда, — он старался говорить ей с не меньшей строгостью, чем она Виланду, но не получалось, нежность сквозила в каждом слове, и выговора не вышло. — А вот про тебя я узнаю возмутительные вещи. Ким, ты меня просила, я тебя тоже прошу… Я тебя прошу.
— Я могу ответить тебе то же самое, что и ты мне, — ее низкий, красивый голос чуть дрогнул, повысившись, он словно увидел, как она улыбнулась, — я постараюсь, но это трудно.
— Мы вышли из боя на час, не больше. Я не смогу приехать, я не могу оставить полк.
— Йохан, бригадефюрер на проводе, — быстро сообщил Шлетт.
Он взял вторую трубку.
— Пантера-1. Слушаю.
— Я срочно к Дитриху, Йохан, — донесся до него голос командира дивизии. — Ты за меня.
— Слушаюсь, — он вернул трубку связисту.
Несколько мгновений ждал, пока Шлетт отойдет. Она тоже ждала, он едва различал в трубку ее дыхание.
— Я очень хочу тебя поцеловать, — произнес тихо, проникновенно, глядя перед собой, забыв обо всех вокруг, забыв о бое, о дивизии. — Но не могу.
— Я тоже хочу, чтобы ты меня поцеловал, — она ответила также негромко, с проникновенной, чарующей нежностью. — И тоже не могу.
— Госпожа оберштурмбаннфюрер, роттенфюрер Курц готов, — доложил санитар.
— Мне надо идти, — она проговорила с грустью. — Меня ждут.
— Иди. Только, я прошу тебя, если что-то может сделать Виланд, пусть он сделает. Не нужно все брать на себя, хотя бы пока. Ты можешь попробовать так?
— Я так никогда не делаю, Йохан. Я никогда не прошу никого ничего за себя делать. Я так не сделала даже, когда погиб мой сын, я не позволила себе прерваться ни на минуту. В нашем деле, как и в вашем, есть свои тонкости, очень важна рука, одна рука, ты понимаешь? Кто начал, тот и заканчивает. Организм больного человека — трудная штука. Он также настраивается на хирурга, как хирург настраивается на него. И резкая смена может только пойти во вред. Но если ты просишь, я постараюсь.
— Я могу сказать только одно, женщина-врач — это что-то совсем другое, чем врач-мужчина, — он улыбнулся. — Хотя, конечно, не каждой женщине под силу такой труд. Но, главное, далеко не у каждой такое сердце, чтоб думать о каждом раненом, как о своем родном человеке. Ничего удивительного, что у тебя выздоравливают все, еще никто не умер, даже самые тяжелые. Это просто какая-то фронтовая легенда. Ты, правда, золотая, Ким, ты необыкновенная, я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, — ответила она. — И, пожалуйста, помни, я очень хочу, чтобы ты был со мной, но только не в качестве пациента. Ладно?
— Это уж как получится. Как ты сказала? У меня для тебя примерно такой же ответ, как и у тебя для меня.
— Что делать, — она вздохнула. — Я принимаю. Я буду ждать.
Она положила трубку. Повернулась к санитару.
— Капельницу поставили?
— Так точно, фрау, — ответил тот, подавая ей маску и перчатки.
— Повязки?
— Сняты. Рана обработана.
— Хорошо. Идемте.
Она вошла в операционную. Склонившись над раненым, приказала:
— Свет сюда. Зубчатый зажим. Еще. Надо остановить кровь. Тампоны. Быстрее, быстрее, Герберт. Так, что тут у нас? Пишите, Мартин. Ранение осколочное, касательного характера. Множественное осложненное повреждение брюшной полости. Задеты основные сосуды и внутренние органы с развитием массивного кровотечения. Острая воспалительная фаза, обширный травматический некроз. Размозжение тканей. Раневый канал заполнен тканевым детритом. Признаки омертвения также в зонах размозжения и молекулярного сотрясения. Нарушение плевральной полости. Что скажу, Мартин, — она подняла голову и взглянула на Виланда. — Дна раны я не вижу. Так что придется рассекать. Приготовьте обезболивающее и скальпель, Ханс, угол разреза — сорок пять градусов. Поставьте подлокотник для упора.
— Пантера-1, Пантера-1, ответьте.
— Зепп, я слушаю.
— Йохан, воздушная разведка сообщает, они зашевелились у канала Шарвиз, — он услышал в наушнике звучный баритон Дитриха. — Там у них наведены мосты, они собираются их рвать и готовить новый рубеж обороны. Мы должны опередить их и выйти на канал раньше, чем они сумеют отойти на новые позиции. Нельзя дать им закрепиться. Этим будет определяться дальнейший успех. Задача выйти на канал, отрезать их от тылов и дальше двигаться к Дунаю, на Будапешт. Снарядов не жалеть, скорость максимальная, на равнине им все равно остановить нас нечем. Пока. Все их резервы еще на марше. Ясно?
— Так точно, оберстгруппенфюрер!
— Действуй. Все решится на канале. Я на тебя надеюсь. Эти канальи, «Гогенштауфен» и «Дас, Райх», они тебя поддержат. Без враков, я надеюсь.
— Будет исполнено, оберстгруппенфюрер. Мы сбросим их в Дунай.
— Для начала сбрось в канал, — Зепп рассмеялся. — Они ребята упрямые, мы их знаем. Но южнее канала у них пока никого нет, тылы открыты. Если к утру ты будешь на правом берегу Дуная и оставишь их без главной переправы, то между тобой и окруженной в Будапеште группировкой окажется пустое пространство. Каких-нибудь шестьдесят километров, и мы разорвем кольцо. Вперед, мой мальчик! Вперед!
— Что? Что? Товарищ майор, я не слышу! — присев на дно траншеи, Иванцов кричал в трубку. — Какой приказ? Отходить к каналу? Как? Я не понял. Как отходить? Вот, черт! — Иванцов бросил трубку связисту.
— Что там? — Аксенов опустил бинокль и повернулся к нему. — Отступление?
— Да, приказано оттягиваться к каналу, — Иванцов с досадой махнул рукой. — Противник прорвался на участке соседнего батальона и еще на нескольких участках, мы практически в окружении. Если останемся здесь, нас отрежут от своих полностью. Пятьсот шестьдесят танков, майор, шутка ли? Жмут исправно. Без передыха. Хотят прорваться к Будапешту уже сегодня, в крайнем случае, завтра.
— А что там у соседей, на Балатоне?
— Это вообще никому не известно. Атакованы танками, как везде, отступают. Майор говорит, у Балатона этот лейб хваленый вырвался на оперативный простор. Жмут на полной скорости, как они умеют. Про нас и думать им уже некогда. В дивизии тоже удивляются, что мы еще держимся. А мы и не собирались отступать, верно, Прохорова? — он подмигнул побледневшей от страха снайперше. — Не собирались, но придется. Приказ есть приказ. Будем пробиваться. Строчи, строчи, Прохорова, не на меня смотри. Отрезай пехоту. Пехоту от танков. Вон, с Наташки бери пример. Так что такие дела, майор, — Иванцов снял шапку, вытер рукавом испарину со лба. — Сворачиваемся. Приказано пробиваться на берег канала Шарвиз и занять новый рубеж обороны. Только как бы фрицы с гансами с их темпами вперед нас туда не выскочили. Уж больно прыткие ребята попались, с ключиками на башнях.