Наверное, только Рауль из всех находящихся в зале догадывался о том, что скажет Матильда. Ни граф, ни графиня не имели об этом ни малейшего представления.
Леди Матильда медленно поднялась и поклонилась отцу. Она начала говорить громко и отчётливо, тщательно подбирая слова:
— Мой сеньор и отец, я благодарна вам за заботу обо мне. Если бы вы велели мне снова выйти замуж, я, сознавая свой дочерний долг, подчинилась бы вашей поле. Этого требует моя и ваша честь.
Матильда остановилась. Стоя рядом с ней, Рауль заметил, что уголки её губ приподняты в улыбке, и приготовился к худшему.
— И всё же позвольте мне умолять вас, сеньор, отдать мою руку тому, чьё происхождение так же благородно, как моё, и не позволить крови дочери Фландрии смешаться с кровью человека, чьи предки были горожанами.
Матильда закончила говорить таким же ровным голосом, каким и начала. Снова поклонившись отцу, она села и скромно потупила глаза.
В зале воцарилась гнетущая тишина. Бросая друг на друга изумлённые, испуганные взгляды, придворные задавали себе лишь один вопрос: как нормандцы воспримут такое оскорбление?
Монтгомери вспыхнул и, сделав шаг вперёд, спросил:
— И таков ваш ответ?
Рауль перебил друга и обратился к графу Болдуину:
— Милорд, я не дерзну передать моему господину эти слова. — Увидев посеревшее лицо графа, Рауль понял, что неучтивый ответ Матильды был подготовлен без его ведома. — Милорд, я жду ответа Фландрии на послание моего господина, — повторил Рауль.
Граф с благодарностью воспользовался лазейкой, предложенной Раулем. Он постарался сгладить впечатление, произведённое на всех словами Матильды.
— Господа, — начал он. — Фландрия понимает, какая честь оказана ей, и если она вынуждена отказаться от предложения герцога, то лишь с большим сожалением. Нам следовало бы с радостью выдать нашу дочь замуж за герцога Нормандского, но леди Матильда не желает выходить замуж второй раз.
Граф говорил очень долго, стараясь смягчить оскорбление, нанесённое его дочерью. Наконец посланники удалились: один — в задумчивости, другой — презрительно пожимая плечами. Никто так и не узнал, что сказал дочери граф Болдуин, но известно, что поздно вечером он послал за Раулем де Харкортом. Их аудиенция длилась без малого час.
— Мне очень жаль, что всё так вышло, сеньор, — сказал граф.
Было видно, что он взволнован до глубины души.
— Надеюсь, хуже не будет, — сухо заметил Рауль.
Эти слова мало успокоили встревоженного графа:
— Я призываю вас в свидетели, сеньор. Слова, нанёсшие оскорбление Нормандии, принадлежали не мне.
— Граф, — улыбнулся Рауль, — я думаю, не стоит запоминать то, что говорят женщины.
Граф вздохнул с облегчением, но Рауль многозначительно добавил:
— В зале был не только я, милорд!
— Господи! — вне себя воскликнул граф. — Все беды от женщин!
Его дочери наверняка польстили бы эти слова. Выйдя из комнаты графа, Рауль натолкнулся на Матильду. Он выставил вперёд руку, чтобы избежать столкновения, и почувствовал биение сердца Матильды. При свете факела она была очень бледна, но глаза её горели зелёным огнём. Рауль всё ещё не отнимал руки, но Матильда молчала. Не сводя взгляда с Рауля, она прошептала:
— Донесите мой ответ дословно, сеньор, прошу вас.
— Я сделаю всё возможное, чтобы забыть его, — ответил Рауль.
Он положил руку на плечо Матильды.
— Вы сошли с ума, леди, если осмелились произнести такие слова. Разве это благородно? Да, вы избрали нелёгкий путь.
Матильда тихо рассмеялась: «Пусть знает, что я думаю о нём. Я не для него».
Рауль опустил руку. Он не мог понять Матильду, но ему казалось, что ею двигало нечто большее, чем ненависть.
— Дай Бог, чтобы ваш смех не превратился в слёзы, — проговорил он.
Рауль хотел ещё что-то добавить, но Матильда снова прошептала:
— Так не забудьте, что я сказала.
— Миледи, что за безумие охватило вас? Чего вы ищете?
— Наверное, мой женский ум не в состоянии ответить на эти вопросы. Передайте ему, что мои укрепления ещё держатся! — В голосе Матильды послышался вызов. Она бросила на Рауля взгляд, полный тревоги.
— Вы уверены в этом, леди?
Стрела была пущена наугад, но, кажется, попала точно в цель. Матильда отшатнулась, дыхание её стало чаще. Рауль ушёл в свою комнату. Чувство удивления Матильдой сменилось в нём страхом за неё.
Немного остыв, Монтгомери сообразил, что то, что они слышали днём, не стоит сообщать герцогу. Он согласился с Раулем, что надо молчать о происшедшем, но по дороге домой постоянно вспоминал об этом.
Первой, кого встретил Рауль дома, была Мабилль, жена Монтгомери. Рауль чуть было не выругался от досады. Несмотря на свой юный возраст, эта леди, дочь и наследница Тальвеса, изгнанного лорда Белисма, уже заслужила недобрую славу сплетницы и интриганки. Рауль был более чем уверен, что она сможет вытянуть из Монтгомери абсолютно всё.
Герцог встретил своих посланников в официальной обстановке. Рауль передал ему уклончивый ответ Болдуина, однако, как ни старался, не заметил, чтобы выражение его лица изменилось. Минуту-две герцог молчал, но затем вдруг поднял глаза и спросил:
— Что сказала леди Матильда?
Роджер де Монтгомери растерялся и засуетился. Рауль честно ответил:
— Она просила передать вам, милорд, что её укрепления ещё держатся.
— Смелая женщина, — рассмеялся Вильгельм. — Понятно, — протянул он, сжав кулаки. — Понятно.
Герцог отпустил гонцов. Рауль пошёл в свою комнату. Роджер, всё ещё растерянный и смущённый, отправился на поиски жены.
Понять, какую пользу для себя хочет извлечь из своей затеи Мабилль, было невозможно. Те, кто ненавидел её, а таких было много, не сомневались в том, что ею двигала просто страсть к интригам. Как бы то ни было, она выведала секрет у Монтгомери и, не теряя времени, пустила в ход своё мастерство.
За ужином Мабилль уже сидела рядом с герцогом. Во время еды они перебрасывались незначительными фразами, но когда ужин подходил к концу, Мабилль, глядя горящими глазами на герцога, похвалила его за хорошее настроение.
— А с чего бы ему быть плохим, леди? — удивился Вильгельм.
Голос Мабилль был сладок как мёд, когда, смакуя каждое слово, она мягко спросила:
— Милорд, а на кого похожа эта жестокая красавица, которой так трудно угодить?
Вильгельм нахмурился, но ответил достаточно вежливо. Рука Мабилль скользнула по подлокотнику, она медленно подняла глаза на герцога и прошептала:
— Мой сеньор, вы сносите её оскорбления слишком великодушно. — Пальцы Мабилль теребили его рукав, губы дрожали, глаза затуманились. Она таяла от нежности. — Но как она осмелилась? — Мабилль презрительно вскинула голову, но затем снова скромно её опустила. — Простите, сеньор! Во мне говорит моя верность вам.