Могилёв фыркнул, но, в общем-то, без претензий снялся со своего насеста у печки, даже не оглянувшись на своего командира, проводившего его недовольным взглядом. Очевидно, в подтверждении бесцеремонного распоряжения чужака Могилёв нуждался не больше, чем в командире вообще.
— Какого Панаса? — сунулся анонимный Фёдоров в чёрную щель рыжего полога.
Лейтенант с капитаном переглянулись.
В «кабинет» командира партизанского отряда — закуток штольни, отгороженный чем-то вроде бастионной стены, сложенной из бута, они попали, немало поплутав в темени катакомб. Тогда как в самих каменоломнях оказались даже внезапно для себя, то есть буквально, — провалившись под землю.
Оставив понурую лошадёнку осмысливать бренность всего живого в руинах агломератной фабрики, где её не видно было, если только не подойти на расстояние двух шагов узким ущельем эскарпа, разведчики по непролазным буреломам бетонных конструкций вышли к железнодорожному полотну и, перейдя его, вскоре оказались в карьере. Он обнаружился также неожиданно — уже под ногами — огромным котлованом с красновато-бурыми отрогами и ответвлениями оврагов. И, несмотря на то, что выходы штолен в стенах котлована были старательно заделаны немцами бетонной заливкой ещё в первую оккупацию, дыр и щелей, неприметных в многотонных «коржах» рыжеватого известняка, оставалось ещё предостаточно. Нужно было только знать.
И «дядя Гриша» знал. Он просто канул с поверхности одной из плит куда-то в тартарары, под землю. Молча. Войткевич и Новик немного подождали, озираясь кругом; и когда разведчики наконец решились позвать загадочно исчезнувшего проводника — тот отозвался, как ни странно, откуда-то сзади.
— А що таке, хлопці, ви далі не йдете?
Голос прозвучал из дыры в слоистой каменной стене, в которую едва помещалась давно небритая физиономия полицая. С виду искренне недоумевающая, но явно не без природного хохлацкого ехидства.
— Ти як туди потрапив, мурло волохате? — невольно попытался ткнуть в неё дулом «маузера» Яков.
— Ото розвідники, — отпрянула самодовольная морда полицая. — Навіть провідника загубили. Залишайте свої кожухи біля входу на повітрі та йдемо.
— Ты что, охренел, дружище?.. — недоверчиво повёл бровью лейтенант Войткевич, знаток каменоломен по одесской приблатнённой юности. — Там же дубак, как в рыбном погребе?
Он даже поёжился в камуфлированной штормовке, озираясь вокруг, где по дну котлована сырой, с изморозью, ветер с кладбищенским завыванием гнул и ломал жухлый травостой. Где тот имелся, конечно, среди развалов битых «кладбищенских» плит. Зябко было даже подумать, что ждёт их в каменном подземелье.
— То як хочете, — снова высунулось лицо, теперь привычно угрюмое. — Але якщо вас румуни рознюхають, або навіть німці — то я попереджав.
— Понятно, — хмыкнул, распрямляясь, лейтенант Войткевич.
— Что тебе понятно? — как раз таки не слишком понял капитан.
— Дым, — кивнул в сторону чёрной дыры Яков. — Так партизан вычисляют: по запаху дыма от костров, когда в лесу. А под землей — ещё и факела с керосином. Да и запах подземелья ни с чем не перепутаешь, специфический. Будем надеяться, там найдётся шинелька какая…
— Это ж во сколько, — напрягся командир отряда, — он тут будет? Этот ваш фюрер философии?
— Не раньше, чем к полудню! — поспешил успокоить его красномордый, махая картузом.
— Тебе поверить… — проворчал Беседин.
— В любом случае надо… — начал было всё тот же голос в углу хаты, где-то за могучим разворотом плеч Шурале Сабаева.
— А вот чего надо или не надо, — театральным предгрозовым раскатом загремел Фёдор Фёдорович, не оборачиваясь, но явно заглушая голос пленного. — У тебя, подлая фашистская морда, никто не спрашивает.
Впрочем, перехватив мельком брошенный, но смущённый и недовольный взгляд комиссара, человека временами не пролетарски совестливого, Беседин усмехнулся и пробормотал под нос себе нечто вроде:
— Та дай отвести душу. Когда ещё придётся.
И вслух добавил «на публику»:
— А надо будет, так и у тебя спросим. И по всей строгости советских законов. За нами не заржавеет.
— Dura lex, sed lex, — с готовностью подтвердил Сергей Хачариди, пригибаясь под невысокой, на татарский манер, притолокой. И вошёл в светло выбеленный предбанник, служивший, надо понимать, чем-то вроде учётной конторы пред входом в подземелье погребов.
— Это ты кого сейчас? — обернулся, нахмурившись, Фёдор Фёдорович. — Дурой облаял?
— Это латынь, — непрошеный отозвался всё тот же голос за спиной Шурале. — «Закон суров, но таков закон».
— Вот таких образованных надо разом и к стенке ставить, — проворчал, будто ни к кому не обращаясь, партизанский «особист» Станислав Запольский, кряхтя и поднимая с пола скомканную татарскую «Азат Кырым».
— Второй где? — спросил у вошедшего командира разведчиков Фёдор Фёдорович, оставив реплику особиста без комментариев. Впрочем, особист и сам уткнулся в газету коллаборационистов, как если бы надеялся между строк петита выискать что-то ещё более крамольное, чем набранное титульным шрифтом.
— А Поллукс «немецкий» там остался, — произнёс довольно странную фразу «Везунок», кивнув за спину, в тёмный зев погреба, и так же точно не обращая внимания на желваки, ходившие по острому подбородку Запольского.
— Кастор и Поллукс, — не дожидаясь недоумённой паузы, вставил всё тот же настырный голос с мягким латинским акцентом. — Братья-близнецы. Диоскуры.
— Вы у меня, братья-шкуры, — не на шутку начал было заводиться Беседин, но вдруг встревожился: — А Арсений его не того? Не пришибёт? В порыве, так сказать, любознательности?
— А и пришибёт, — проворчал Сергей, с грохотом пристраивая под лавку верного товарища своего — чешский пулемёт «ZB-26». — Пришибёт, так невелика потеря. Ничего ценного братец его не знает.
— Что, совсем ничего? — перевёл взгляд командир на Яшку Цапфера, штатного переводчика отряда, выглянувшего из-за спины Хачариди с выражением комсомольского карьериста, опоздавшего к раздаче партийных поручений.
— Как ничего?! — с жаром возмутился Цапфер, проталкиваясь из-под локтя Сергея вперёд. — Есть! Есть и очень даже ценная информация! Скоро сюда, в Эски-Меджит, прибудет командир ихней зондеркоманды. Целый штурмбаннфюрер!
— Ну, чего он там фюрер, нам и по-русски уже доложили, — ворчливо отмахнулся командир.
— Ну, тогда больше и впрямь, — вынужденно согласился Яша, — ничего ценного.
Вся его исключительность как переводчика пропала, можно сказать, втуне. Разве что…
— А про то, что штурмбаннфюрер приедет не сам, а с пополнением? — без особой надежды, почти просительно добавил Яшка.