Документы в виде рапорта о расследовании ЧП составили
быстро. Зампотех, политрук и я поставили подписи. Политрук, сославшись на срочные дела – надо найти этого мерзавца, – сразу ушел. Неужели совесть проснулась?
А зампотех радостно потер руки:
– Так как насчет пообедать вместе?
– Да мы не против, проголодались.
Нам накрыли стол в офицерской столовой. Поели солдатского борща, серых отечественных рожков, сдобренных американской консервированной колбасой, чайку попили. Ну и водочки, конечно, пропустили – по фронтовой наркомовской норме. Как же без нее? Теперь можно.
На прощание майор сказал прочувствованно:
– Как вас увидел, да еще вы и от выпивки поперва отказались, решил – все, хана мне. Что СМЕРШ в моторах понимает? Думал – пропаду не за понюшку табаку, а дело-то вон как повернулось?! И что мне самому было не додуматься – ту солярку на вкус не попробовать?
– Впредь осмотрительнее будешь, майор. Да что там, не унывай – за одного битого двух небитых дают. Вот с водителем вы все – политрук, особист ваш, да и ты, – сплоховали. Хотя выявить скрытого врага непросто.
Мы вышли на свежий воздух. В парке около грозных машин суетились танкисты, завершая заправку. Взрокотнул танковый дизель, чихнул натужно. Зампотех побледнел, напряженно вслушиваясь, как работает дизель. Но двигатель работал ровно, устойчиво.
– Ну, счастливой вам дороги! – напутствовал нас обрадованный майор.
– Желаю больше со СМЕРШем не встречаться, – ответил я.
Мы уселись на мотоцикл и поехали в отдел.
По дороге Алексей, перекрывая рокот двигателя, спросил:
– А как вы догадались, что топливо испорчено?
– Сам подумай, как догадаешься – мне скажешь.
– Отказ произошел одновременно у всех танков сразу.
Я кивнул:
– Именно это и подтолкнуло меня к правильному решению. «Чистильщик» ведь не только, даже не столько стрелять должен уметь, сколько думать, анализировать. Вот замполит накатал телегу и руки умыл, а подозрение на всех танкистов пало. Мы не только врагов – тайных и явных – выявлять и карать должны, но и своих бойцов, незаслуженно обвиненных, в обиду не давать. Одна сволочь завелась, а из-за нее вся
рота могла в штрафбат попасть, а зампотех и вовсе вплоть до расстрела. От наших с вами решений часто жизнь людская зависит. Нельзя нам ошибаться. Потому – думайте!
– А откуда же нам знать, какая солярка на вкус бывает? – удивился Виктор.
– Опыт, друзья мои, опыт – сын ошибок трудных позволяет найти истину.
Мотоцикл плавно съехал на дно просевшей дороги. Виктор рулил по разбитой тяжелой техникой колее, запорошенной снегом; на подъеме двигатель натужно заурчал. Переключив скорость, Виктор вздохнул:
– Э… когда мы еще такого опыта наберемся…
Я не ответил. В лучах заходящего на западе зимнего солнца меж редких берез розовели заснеженные поляны. Длинные тени от стволов деревьев показывали, что приближается вечер. Морозец крепчал, а на душе было тепло и спокойно. Может – от скупого солнца, а может, от ощущения успешно выполненного задания.
Мне вспомнилось то далекое время, когда я сам ехал по Смоленской дороге – не по фронтовой, а по отличному шоссе с разметкой полос, и не на военном мотоцикле, а на своей «шестерке», в летний отпуск. Как же давно это было! Суждено ли мне вернуться в то безмятежное время?
Я тяжело вздохнул.
– Товарищ капитан, что-то упустили в полку? – озабоченно спросил Алексей.
Я посмотрел на своих помощников, на румянец от мороза, охвативший щеки лейтенантов, и улыбнулся:
– Да нет, ребята. Все так. Не сильно замерзли?
– Есть немного, скоро у себя будем.
Слева показались позиции нашей батареи. Орудия были прикрыты ветками, за ними чернели окопы; по трубам, из которых поднимался дымок, угадывались землянки. Около котла полевой кухни с котелками в руках суетились бойцы.
Дальше мы ехали молча. Я поездкой в танковый полк остался доволен, не скрою. Нечасто удавалось снять четко и быстро обвинения в трусости или измене, а тут – целая рота под подозрение попала. Только закавыка одна была: не будь я танкистом – скажем, «опером» СМЕРШа из пехотинцев, до истины мог бы и не докопаться. Сколько таких ошибок на фронте происходило – не счесть.
Как только приехали, сразу направились в кабинет Сучкова. Конечно, докладывать об успешно выполненном зада-
нии всегда приятнее. Хотя определенную роль в быстром раскрытии дела сыграл и он – послал меня, поскольку в отделе я один был из бывших танкистов и знал специфику службы.
А навстречу нам по коридору идет наш начфин. Увидел нашу группу:
– На ловца и зверь бежит, – потянул за рукав, – пошли ко мне.
– Нам к начальнику отдела надо, мы с задания.
– У меня служба не менее ответственная, я вас уже три дня поймать не могу.
– Чего нас ловить – мы вот они!
Зашли в его каморку. Начфин положил на стол две ведомости.
– Распишитесь.
Одна ведомость – на получение денежного довольствия, по гражданским понятиям – зарплаты, а вторая – что я добровольно перечисляю свое денежное довольствие в фонд обороны.
Деньги на руки не получал никто – ни летчики, ни танкисты, ни пехота. Расписался – свободен. Если и получали на руки какие крохи, то это были доплаты за награды или уничтоженную вражескую технику.
Интересным выглядит сравнение довольствия рабочего и военнослужащего в годы войны.
Если в среднем по стране зарплата рабочего была 400–500 рублей, то старшина в армии получал всего 150 рублей. Зато командир взвода уже – 625 рублей, и дальше – по возрастающей: командир роты – 750, батальона – 850, командир полка – 1200 рублей. Доплаты за сбитый нашим летчикомистребителем вражеский самолет – 1000 рублей, экипажу бомбардировщика за один вылет на бомбометание начисляли 500 рублей, танкистам за уничтоженный танк – 500 рублей, а если танк уничтожал гранатой пехотинец – то 1000 рублей.
Но и цены на продукты в военное время на черном рынке держались очень высокие. Килограмм сала стоил 200 рублей, картошки – 120 рублей, кусок мыла 40 рублей.
Вся надежда была на продуктовые карточки. Рабочий оборонной промышленности по продуктовым карточкам 1-й категории получал 700 граммов ржаного хлеба в день. Служащие получали в 1,5 раза меньше, а дети и старики – по 300 граммов хлеба в день. На месяц по карточке выделялось жиров – 300 граммов, круп – 800 граммов, сахара – 400 граммов. По карточкам получали и керосин для ламп
освещения и керосинок для приготовления пищи. Утерять продуктовую карточку было подобно медленной смерти – от голода. Их не только теряли, их еще и карманники крали.