пусть! Мы лежали под укрытием кирпичных стен. Из пулемета их не пробить, а пушки на бронемашине не было.
Наконец пулемет смолк.
Я сразу поднял голову. От дома к другой стороне улицы метнулись три фигуры. Молодец Еремеев! Пулеметчик, увидев бойцов, тут же сориентировался и повернул башню, только наши уже укрыться успели.
Ничего, подождем. Время работает на нас – должны же танкисты подоспеть. А вот у немцев времени нет. Я увидел, как из-под капота их бронемашины начали вырываться языки пламени. Представляю, что там в кабине делается. Долго они не выдержат – попытаются выбраться из железной коробки.
На пулеметной башне приоткрылся люк, и сразу же из подворотни напротив ударил автомат Еремеева. Люк захлопнулся, но почти тут же приоткрылась бронедверца с моей стороны. Я дал очередь из пулемета. Дверцу захлопнули. Даже здесь было слышно, как натужно они кашляли от дыма. И оставаться в бронемашине нельзя, и мы выйти не даем. Похоже, экипаж понял, что оказался в смертельной ловушке. Они явно решали дилемму – выйти и сдаться или задохнуться в дыму, сгореть в железном гробу.
Немецкие пехотинцы в глубине улицы поняли, что с бронемашиной неладно, и побежали к ней. Но сейчас свет от пожарища был мне на руку. Длинной очередью из пулемета, да веером – от стены до стены, справа налево, а потом еще и в глубину улицы – я смел пехоту, как огромным веником.
Снова приоткрылась бронедверца и осторожно показалась рука с белым платком. Робко взмахнув платком, немец тут же убрал руку, опасаясь выстрелов.
Я подозвал лейтенанта Шабунина:
– Если немцы попытаются прорваться к бронемашине, отсеки их огнем, не дай приблизиться! Если потребуется, подключай автоматчиков. Но чтобы ни один гад головы не поднял! А я – к броневику, прикрой меня, лейтенант!
Я метнулся вниз, на первый этаж, приказав перед этим сержанту-бронебойщику:
– Если из бронемашины стрелять начнут, бей по корпусу или пулеметной башне.
Сам же, прихватив одного из бойцов, спустился вниз и осторожно выглянул из двери.
Бронемашина стояла в тридцати шагах от нас. Дверца
была приоткрыта наполовину, и из ее проема снова показался белый платок.
Я махнул рукой бойцу – следуй за мной, и бочком, вдоль фасада дома, осторожно стал приближаться к машине.
Немцы из глубины улицы попытались было прийти на помощь экипажу, но тут же застрочил автомат лейтенанта Шабунина. К нему подключились еще несколько автоматчиков. Они заставили немцев отползти и отказаться от попыток разблокировать машину. Молодец, лейтенант, прикрыл меня в нужный момент!
– Выходи! Хенде хох!
Кашляя, из броневика неуклюже выбрался водитель в комбинезоне и танковом шлеме. Я навел на него ствол автомата и крикнул:
– Эй, оружие на землю, руки вверх!
Приказывал я по-русски, но немец понял. Он покорно расстегнул кобуру, бросил на землю пистолет и поднял руки.
– Ком, иди сюда.
Немец медленно подошел.
– Свяжи ему руки его же ремнем и стереги! – приказал я бойцу.
Из бронемашины вылез второй член экипажа, вероятнее всего – пулеметчик – тоже в шлеме и комбинезоне. Сразу, без команды, он снял и бросил на землю ремень с кобурой, поднял руки и пошел к нам. Видно, через смотровые щели он наблюдал, что будет делать водитель, и видел, как мы его связали.
Я показал пулеметчику два пальца:
– Цвай? – И указал на бронемашину.
– Найн, драй.
Ага, похоже – там еще и третий есть. Только что-то он не торопится выбираться.
Я приблизился к корпусу, пару раз прикладом пулемета ударил в корпус.
– Выходи! Или гранату брошу!
Угроза пустая – не было у меня гранаты. Однако подействовало. Из открытой дверцы вылетела кобура на ремне, потом показались руки. Это хорошо, значит – соображает немец, что я на кобуру могу не купиться – руки пустые показывает.
Теперь из бронемашины вылез офицер – в мундире и фуражке. Явно не из экипажа – те в шлемах всегда, чтобы шишек на голове не набить и для обмена радиосвязью.
Я повел стволом пулемета в сторону дома:
– Шагай!
Офицер как-то дернул головой, потом указал глазами на бронемашину.
– Пожар! Есть важно, документ.
– Форвертс!
Я подвел офицера к дому, где уже под охраной бойца стояли двое пленных. Сам обыскал его и, не найдя оружия, связал ему сзади руки брючным ремнем.
Так, что он там лопотал про документы? Не хочется, но придется лезть в бронемашину.
Я оставил пулемет на бойца – тяжелая неповоротливая дура, с ним только в тесноту кузова лезть – и метнулся к броневику. Из приоткрытой двери уже валил дым.
Набрав в легкие воздуха, я нырнул в машину. Мало того, что темно, так еще и дым глаза ест. Руками начал шарить по полу, наткнулся на вещмешок, набитый бумагой. Выбросив его из машины, я продолжил шарить по полу, по стенам. Нет больше ничего интересного, а дышать уже нечем.
Я вывалился из машины, открытым ртом жадно вдохнул свежего воздуха. Оказывается, дышать полной грудью – тоже счастье. Подхватил мешок – тяжелый, однако, – что он в него набрал? И – бегом к дому, пока немцы не опомнились.
Немецкий офицер безучастно посмотрел на меня, на мешок. Перехватив его взгляд, я спросил:
– Айн?
– Я-я, – закивал он.
Вот теперь порядок. Надо бы пленных немцев в дом завести, не ровен час – прилетит шальная пуля.
Только мы зашли в дом, как вдали ударил пушечный выстрел, а потом послышался быстро приближающийся рев моторов. Наконец-то наши танки подоспели!
Мы выскочили на улицу. Рядом с нами остановился головной танк. Из верхнего люка показался танкист. Обернувшись, он резко махнул рукой вперед, и мимо нас, не сбавляя скорости, освещая фарами фасады домов, прогрохотала «тридцатьчетверка» с пехотой на броне. Она легко отшвырнула в сторону чадящую бронемашину. Та перевернулась и вспыхнула ярким факелом.
За «тридцатьчетверкой» прошла еще одна. На соседних улицах тоже ревели моторы, доносилась пушечная стрельба. Все, теперь немцам не устоять, танков у них нет, пушек – тоже.
Танкист ловко выбрался на броню, легко спрыгнул на мостовую, козырнул:
– Старший лейтенант Никитин, командир взвода. Кто у вас старший?
– Капитан Колесников, СМЕРШ! – представился я, стараясь перекричать шум мотора. – Вовремя подоспели! Мы с ремонтниками, – я кивнул в сторону лейтенанта Кислицина, – стрелковое подразделение немцев вполовину покосили, бронемашина вон догорает. Больше у них бронетехники нет. Немцы отступили во-он в том направлении, – показал я рукой.
Я повернулся к Кислицину: