Из всего экипажа двое были невредимы, а двое других лежали неподвижно, в крови; комбинезоны их были разорваны.
– Эй, пехота, помоги ребят от танка оттащить.
Мы втроем перенесли тела метров на пятьдесят от танка, пользуясь его неподвижной махиной как укрытием.
Танкисты горестно смотрели на застывшую машину.
– Сейчас рванет, – процедил один из них.
– Чего ему рваться, если даже дыма нет, – мрачно возразил я ему.
Я подполз к танку. На башне слева зияла дыра в кулак. Так вот куда немец угодил!
Я оглянулся. Сзади короткими перебежками продвигались вперед наши отставшие пехотные цепи.
– А… а… а!.. – слышался крик.
Мимо танка, с пистолетом в руке, тяжело дыша, пробежал командир.
– Встать, за мной! Всем вперед, в атаку – за Родину, за Сталина!
Танкисты махали мне руками и кричали в два голоса, перебивая друг друга:
– Пехота, отойди от танка, сейчас рванет!
– С чего бы ему рвануть? Даже дыма нет! Сейчас посмотрю, что с ним! – крикнул я в ответ.
Я зашел с кормы, прополз до нижнего люка, забрался в танк и начал осматриваться. Серьезных повреждений у танка я на первый взгляд не заметил. Заглянул в башню: броня с внутренней стороны башни была повреждена, раскрошилась, лежали осколки брони, сиденье командира все в крови. От удара крепкая броня крошится, поражая осколками танкистов и материальную часть. Позже, после войны, бронезащиту танков будут делать из нескольких слоев – прочного наружного и вязкого внутреннего. А пока шансов выжить в подобной ситуации у находящихся в башне наводчика и заряжающего мало.
Ветошью, что применялась для протирки снарядов, я вытер сиденье командира и уселся поудобнее. Приник к окуляру прицела: где-то должна быть та пушка, что стреляла по танку. Я внимательно, метр за метром, изучал местность. Черт, хорошо замаскировались! Если бы не их выстрел, издалека и не увидеть бы. Но вырвавшийся из ствола пушки огонь и поднявшаяся при этом пыль демаскировали ее.
Я медленно стал крутить маховик ручного поворота башни. Затем приник к прицелу, штурвальчиком покрутил вниз-вверх. Вот она, пушечка! Изредка мелькают над орудийным щитом стальные каски артиллеристов.
Я открыл замок пушки, из боеукладки вытащил фугасный снаряд, загнал в ствол и клацнул затвором. Подправил прицел и нажал педаль спуска. Танк дернулся.
Я посмотрел в прицел. Есть! Есть попадание: я четко видел, как после моего выстрела у пушки отлетели колеса и взлетели вверх обломки снарядных ящиков.
Снизу раздался шорох. Я схватился за трофейный пистолет в кармане.
– Эй, пехота, ты что же свою винтовку забыл?
В люк забросили оставленную мною у танка винтовку, потом в него с опаской заглянули оба танкиста. Они с удив-
лением смотрели на меня – живого и здорового, сидевшего в башне на месте командира. Быстро поняв, что я цел и невредим, а танк взрываться не собирается, они осмелели и забрались в машину, заняв места водителя и пулеметчика.
Механик-водитель толкнул меня в бок:
– Ты стрелял?
– Я.
– Видели мы попадание в того гада, что нас подбил. Так ты что – танкист?
– Есть такое дело.
– А чего тогда в пехоте воюешь?
– Получилось так, меня никто не спрашивал. Мотор не поврежден?
– Сейчас попробуем.
Механик-водитель завел двигатель. Он заработал ровно, выпустив клуб вонючего солярочного дыма.
Я обратился к пулеметчику, сидевшему за пулеметом рядом с водителем:
– Иди сюда, заряжать будешь – не управиться мне одному.
Танкист перебрался в башню.
– Заряжай фугасным.
Сам толкнул ногой механика:
– Вперед.
Плохо, что у меня шлемофона нет, чтобы перекричать двигатель, надо иметь луженую глотку. Потому на всех танках командиры подавали сигналы механику-водителю ногами. Ткнул в левое плечо – он поворачивал налево, в правое плечо – направо. По обоим плечам – стой! Вот и этот механик меня понял.
Танк рванул вперед, обгоняя пехотные цепи.
Я посмотрел через щели в башне. Кроме нас вперед шли еще три танка, остальные дымно чадили на поле. В основном это были легкие Б Т.
Танк раскачивался на неровностях, и без шлема я уже набил шишки на голове. В прицел я увидел, как немцы руками выкатывают из-за кустов противотанковую пушку.
Обеими ногами я надавил на плечи водителя. Клюнув носом, танк встал. Я лихорадочно крутил маховики наводки. Время шло на секунды. Кто окажется быстрее – я или немец?
Вот перекрестье прицела легло на щит пушки. Я тут же нажал на спуск. Грохот выстрела, звон вылетевшей гильзы… В башне сильно запахло порохом.
– Вперед!
Я приник к прицелу. Пушка лежала на боку, задрав вверх станину.
Мы, не останавливаясь, мчались вперед. Вот и немецкие окопы. Механик-водитель принялся утюжить гусеницами траншею и окопы. Не успели немцы всерьез окопаться – слишком рвались вперед.
По броне часто-часто застучали пули. Черт с ними, нам они – как слону дробина, лишь бы не снаряды.
– Красный флаг! – крикнул водитель.
Я сначала не понял, приник к смотровой щели. Над одним из наших Т-34 высунувший в башенный люк руку танкист размахивал небольшим, как игрушечным, красным флажком. Пока я соображал, что бы это значило, заряжающий в башне закричал:
– Отходить надо!
Это с какого перепугу мы должны отходить? После того как все так хорошо начало складываться? Пушки подбили, по окопам проехались – и отходить? Ни фига, надо развивать успех.
– Вперед! – заорал я.
Танк двинулся прямо по линии немецких окопов – перпендикулярно нашему наступлению.
Из-за кромки леса показались немецкие танки Т-III и Т-IV. Что-то многовато их – не меньше десятка. Видимо, увидевший их раньше меня комбриг и подавал сигнал к отходу.
Немецкие танки перестраивались, растягиваясь в цепь. Я оказался у них на правом фланге, и пока ими явно не замеченный. А и заметят – невелика беда. Пушки этих танков на дальности свыше трехсот метров пробить броню Т-34 не в состоянии.
– Заряжай бронебойным!
Клацнул затвор. Я обеими ногами толкнул механика в плечи. Танк замер. Я навел прицел и выстрелил.
Тут же закричал:
– Бронебойный!
Навел пушку на другой танк, взял упреждение по сетке прицела, выстрелил.
– Бронебойный!
Надо нанести им как можно больший урон, пока нас не обнаружили. Прицелился, выстрелил.