Эстонцы пробежали через тамбуры к крайним вагонам, собираясь внезапным броском обойти здание вокзала с обеих сторон. Но только они показались из вагонов, как в них – одна, другая, третья – полетели гранаты. И на другом фланге происходило то же самое. Так выйти никто и не смог, на перроне осталось пятеро убитых.
– Сейчас они попробуют выйти из поезда с другой стороны. Эх, пулемет бы сейчас! Гранаты еще остались? – спросил Сергей.
– Четыре штуки.
– Отдайте их одному бойцу. Как фамилия?
– Виктор Курбанов.
– Выбегаешь на перрон и швыряешь гранаты за вагоны. Ну, просто перебрасываешь их через крыши вагонов. Понял?
– Так точно!
– И сразу назад, в здание вокзала. А мы тебя огнем поддержим, чтобы ни одна сволочь из вагонного окна не высунулась. Готов? Тогда вперед!
Боец вздохнул, секунду помедлил, видимо, внутренне кон-
центрируясь, и стремглав выбежал из дверей вокзала на перрон.
Штрафники начали стрелять по вагонам.
Оказавшись на перроне, Курбанов стал быстро швырять гранаты через стоящие на путях вагоны. Причем сообразил, бросал их в одну точку. Швырнув последнюю гранату, он бегом бросился назад. Никто из эстонцев выстрелить в него не успел.
– Молодец! Проявишь еще себя в бою – напишу ходатайство, – поощрил его Сергей.
Для штрафника ходатайство о досрочном снятии наказания и восстановлении в звании и прежней должности – самая желанная награда. Да, собственно, других рычагов воздействия на штрафников у Сергея и не было.
Эстонцы притихли. Или они каверзу замышляют, или просто ушли.
Сергей ткнул пальцем в двух штрафников.
– Пойдете на разведку. Узнайте, где эти пособники фашистов. А то мы тут сидим, как медведи в берлоге.
Штрафники молча выскользнули за дверь вокзала.
Вернулись они через полчаса, когда оставшиеся бойцы успели выкурить по самокрутке и набить обоймы патронами.
– Нет никого. В поезде с десяток убитых, на перроне пятеро. Еще за вагонами трое. Следы крови есть, видимо, ранены.
Сергей принял решение.
– Первый взвод остается здесь. Держать вокзал во что бы то ни стало! Соберите у убитых автоматы и патроны – будет вам хорошее подспорье. Остальные – за мной!
Сергей вышел из здания вокзала, зашел в вагон и выпрыгнул с другой стороны. Следы крови и в самом деле виднелись на земле, и вели они к станционному пакгаузу.
Сергей не был бы опером, если бы он не кинулся по следу. Долгая служба в СМЕРШе приучила его к необходимости выследить врага и добить его.
– За мной!
Штрафники приготовили оружие.
Идти пришлось недолго. Метров через триста они обнаружили труп. Судя по обильным потекам на брючине и сапоге, ранен он был в бедро и крови потерял много. Но умер он не от пулевой раны. Его добили свои же эстонцы ударом ножа в сердце – он был для них обузой.
– Парни, вы только посмотрите! Они своего раненого ножом добили! Как эсэсманы! Нелюди они!
Штрафники явно озлобились. Глаза сузились, в них заиграл недобрый огонек.
– Вперед, чего встали?
Капель крови на земле больше не было видно, но ближайшая постройка была одна – пакгауз.
Они подошли поближе.
– Восемь человек обойти пакгауз с тыла, остальным – подобраться поближе.
Часть штрафников, прячась за сложенные штабелями шпалы, стоящие в тупичке колесные пары, пошла в обход, а Сергей с оставшейся группой двинулся к пакгаузу.
До него оставалось метров сто, как с чердака по штрафникам ударила автоматная очередь. Она не задела никого, только возникли фонтанчики на земле. На сотню метров из МР-40 попасть уже затруднительно, это не «ППШ», и уж тем более не трехлинейка.
Штрафники залегли за рельсами, за брошенной дрезиной. Бойцы открыли ответный огонь, причем более точный, поскольку автоматчик на чердаке больше не стрелял.
За пакгаузом громыхнула граната, послышалась ожесточенная автоматная перестрелка. И если вначале стреляли и немецкие автоматы, и наши «ППШ», то потом уже только наши. По звуку стрельбы сразу можно было понять, кто стреляет. У «ППШ» выстрелы частят, как швейная машинка, и более резки, немецкий же МР-40 имеет голос побасовитее, и темп стрельбы почти вдвое ниже.
Штрафники, посланные на разведку, вышли из-за пакгауза, махнули рукой. Подошел Сергей с бойцами, заглянул внутрь пакгауза. Семь убитых эстонцев, и один должен быть наверху, на чердаке. Ни у кого из них не было ни ножа на ремне, ни штыка в ножнах.
– Ну-ка, слазь на чердак, – скомандовал Сергей одному из штрафников, – там должен быть убитый. Посмотри – нож у него на поясе есть?
Бойцам тоже стало интересно: эстонца прирезал кто-то из своих – это понятно, однако ножей при убитых нет.
По большому счету Сергею было наплевать, кто из них убил товарища, но он привык не оставлять загадки неразгаданными.
Штрафник спустился с чердака.
– Убитый у слухового окна лежит, полголовы пулей снесено. А вот ножа при нем нет.
Сергей выругался.
– Ушел, сволочь! Был среди них еще один, который и добил своего. Изо всех них – самый жестокий, скорее всего – главарь.
По смершевской привычке он едва не бросился с бойцами разыскивать ушедшего, однако махнул рукой. Скорее всего в городе он не один, а может, и не один десяток недобитых фрицев. Чего же их сейчас разыскивать? Небось форму свою и документы они уже бросили, переоделись в гражданскую одежду и пытаются выбраться из города. Да и батальон на нем, надо всех собрать – убитых, раненых, живых. Это в обычной пехотной части не всегда убитого могут или имеют возможность найти. Наступление невозможно остановить. А убитый после близкого взрыва землей присыпан может быть. И пишут иногда писари – «без вести пропавший». Нельзя такого допустить со штрафниками. Здесь в каждой судьбе ясность быть должна. Живой – в списках живых, убитые – пересчитаны поголовно, внесены в списки и отосланы в штабы армии, а затем и в архивы. Без вести пропавший штрафник – черное позорное пятно на его родственниках. А вдруг он в плен сдался или дезертировал – в лесах укрывается, бандитствует? Потому быть убитым за Родину – этого мало, надо еще, чтобы труп нашли и опознали.
Вот такой работой, нужной, но скорбной и неприятной занялся Сергей, и вместе с ним – все офицеры батальона.
Сергей писал и подписывал готовые бумаги, а в голове навязчиво присутствовала одна мысль: «Как там Эльжбета?» Все-таки помогла она ему, и скорее всего – не только ему, а в его лице – СМЕРШу и армии в целом. Батальон скоро передислоцируют в другое место. Штрафники – не пехота, те в обороне могут месяцами на одном месте сидеть.
Пока он занимался неотложными делами, наступил вечер. «Идти к Эльжбете или не идти?» – раздумывал Сергей. Даже не так – идти он решил твердо. Вопрос в другом: идти сейчас или завтра днем? Все-таки уже вечер, вроде неудобно – ведь не по службе идет, не задание выполняет…