Взять хотя бы этого инспектора Суона. Типичная полицейская ищейка: никакой фантазии, никакой проницательности, сплошное служебное рвение. Такого ничего не стоит ввести в заблуждение. Пойдёт по ложному следу, высунув язык, дай ему только почуять повышение.
Полицейский не видит того, что у него прямо перед носом, задаёт никчёмные вопросы, интересуется женскими побрякушками (дался же ему браслет этой певички!), позволил полковнику навести подозрение на всех, кроме самого себя. Это очень хорошо. Брюстер довольно улыбнулся. Не таков он дурак, чтобы выложить инспектору всё, что в самом деле видел и знал!
Конечно, было крайне неосмотрительно с его стороны задавать русскому вопрос о Южной Африке. Брюстер неожиданно встревожился: не выдал ли он себя чем – либо? Потом сам себя успокоил: нет, князь не станет распространяться об этом разговоре, не станет втягивать в это дело политику. Кто ещё мог слышать их? Мадам певичка: она сидела как раз на соседнем диване. Эффектная штучка. Но глупа, как пробка. Она наверняка не поняла бы ни слова, даже если бы услышала. Графиня? Она как раз ходила за чем-то в салон. Воплощённое noblesse oblige [6] , никогда не догадаешься, что у неё на уме. Молчит и улыбается, как будда. Нет, он ничем не выдал себя, не стоит беспокоиться. Даже если его и слышали – никто не отнесётся к болтовне отставного полковника серьёзно, тем более – в таких обстоятельствах.
Полковник вскочил из-за стола и стал ходить взад-вперёд по кабинету – от слоновьей ноги к столу и обратно, обдумывая ситуацию. А что, если всё же его заподозрят? Было бы крайне глупо выдать себя на такой ерунде. Он был всегда крайне осторожен, но… Пускать дело на самотёк было не в характере Брюстера. Да, следовало бы проконтролировать ситуацию, а то это чёрт знает, куда может завести. Начнут копаться в его делах… В любом случае, лучше направить расследование по любому другому следу, чем рисковать своей шкурой.
Брюстер усмехнулся. Ему вдруг показалась чрезвычайно забавной и заманчивой идея явиться героем и добровольным помощником полиции. Историю надо подать Суону на блюдечке, готовую и симпатичную, а для этого надо было поворошить осиное гнездо. Полковник прикинул – с чего бы ему начать? Связываться с дамами ему не хотелось. В виновность дам Суон наверняка не верит, он же джентльмен, эдакий узколобый викторианский ретроград, но тем лучше… Не припугнуть ли русского пройдоху? Подходящий кандидат. Если Суон действительно подозревает его, полковника, то перевести подозрение на князя Урусова будет очень кстати. Было бы недурно поближе познакомиться с этим русским. В голове у полковника сложилась хитроумная комбинация, и Брюстер даже стал насвистывать что-то в высшей степени бравурное.
Пожалуй, мадам певичку всё же стоит тоже прижать, раз уж всплыл этот браслет. Пусть Суон сперва уверится в том, что Урусов – убийца: Брюстер разоблачит русского, затем – пришьёт к делу Мелисанду, а потом преподнесёт их полиции как рождественский подарок. В наилучшем настроении полковник Брюстер вышел из дома. Он прекрасно знал клуб, в котором имели обыкновение проводить вечера посольские иностранцы, так что путь его лежал прямо в Мэйфэр, в приятный и уединённый клуб «Сент-Джордж-хэдж», примостившийся, в самом деле, у самого портика церкви Сент-Джордж.
Урусов действительно был в клубе – он сидел в читальном зале и листал "Graphics", на столике перед ним стояла рюмка хереса и лежала стопка иллюстрированных журналов. Кресло напротив него было свободно, и Брюстер, не теряя времени даром, сел и стал в упор разглядывать князя. Тот поднял глаза и с недовольством посмотрел на визави; узнав полковника, он коротко поздоровался и вновь углубился в рассматривание картинок.
– Ну, и что вы думаете по этому поводу? – спросил Брюстер так, словно беседа их была в самом разгаре.
– Не понимаю, о чём вы, – сухо сказал Урусов, с неприязненным недоумением оглядывая своего собеседника.
– Послушайте, Урусов, давайте начистоту. Мы ведь оба замешаны в этом деле. Старший инспектор Суон подозревает и вас, и меня, и всех, кто был в тот вечер у Бёрлингтонов. Убийство Фицгилберта не шутка. А мы с вами умные, здравомыслящие люди. Оставим в стороне вопросы спиритизма, поговорим о деле. Я предлагаю вам своего рода союз.
Князь посмотрел на Брюстера с изумлением, полковник ухмыльнулся в ответ.
– Удивлены?
Урусов смерил полковника взглядом, полным презрения, и ничего не ответил.
– Ну, хорошо, князь, а инспектор спрашивал вас о браслете певички? – не обращая внимания на холодное презрение Урусова, заговорщицким тоном спросил Брюстер.
– Это полная ерунда, не вижу никакой связи между браслетом мадам фон Мюкк, мною и убийством барона, – с едва сдерживаемой неприязнью в голосе отчеканил Урусов.
– А знаете ли, почему я пришёл сюда, чтобы найти вас и предложить вам такой союз? А что, если я вам скажу, что знаю, кто убил барона Фицгилберта? И даже знаю, что случилось с браслетом мадам Мелисанды? – спросил Брюстер и торжествующе посмотрел на русского князя.
– Меня не интересует эта история, сэр, – перебил его Урусов, откладывая журнал, – вы зря теряете время. Меня совершенно не интересуют драгоценности мадам фон Мюкк, как и она сама, и я прошу оставить меня.
Брюстер всё также смотрел на князя, не трогаясь с места. Князь выдержал напряжённую паузу, затем поднялся и быстро вышел из читального зала.
Наконец-то Ива получила телеграмму, в которой Гай Флитгейл сообщал с континента о том, что прибывает на вокзал Виктория воскресным поездом. По этому случаю мисс Ива назначила обед, к которому предполагались Флитгейл и Суон. Алоиз озадачился меню, которое должно было удовлетворить голодного джентльмена, лишённого приемлемой кухни на протяжении долгих месяцев. Ива сочла случай подходящим для покупки нового тюрбана: из Турции она привезла несколько прекрасных эмалей стамбульской работы, и ей показалось, что бледно-травянистый шёлк будет хорош к этим зелёным брошам.
В любом случае, ей хотелось пройтись и подумать обо всём, что случилось на этой неделе. Вернуться к мыслям о сиюминутном теперь было мучительно трудно – телеграмма Гая напомнила ей жаркие холмы Газиантепа, белёсые пейзажи с чахлой зеленью, мутные колодцы, прозрачные, хрупкие утренние часы свежести, торговый шум, строгие платья турчанок и яркие одежды курдских женщин.
Она поднималась из раскопанных ям, оглушённая голосами прошлого, наполненная их невнятным лепетом, из которого исподволь складывалось многоголосье простых древних мудростей. Она много молчала вечерами, кутаясь в турецкую накидку и глядя на тонкий профиль Флитгейла, склонившегося над картами и планами. Масляная лампа отбрасывала колеблющиеся тени, за спиной Гая сгущался любопытный, одушевлённый мрак, кто-то незримо водил рукой учёного по бумаге, не то – древний хранитель тайн, не то – ангел-хранитель. И Ива тихо выходила из палатки и смотрела на звёзды. За лагерем, у костров, хрипели верблюды и тихо переговаривались местные работники, эти звуки были вневременны, они сливались с шёпотом древности, и ведунья тихо повторяла едва различимые слова, складывавшиеся из отдельных вздохов ветра, всхлипов орехового мея [7] у костра, шелеста ветра в сухой траве.