– Может, и сидишь, – проворчал Дмитрий Иванович, поморщившись от неприятных ощущений. – Порох где обещанный?
– А тебе все и сразу, да? А говаривал тебе я: не можно так. Порох чтобы сделать – наука целая, да изучить ее еще надо. А потом – еще и других научить. А тут – плинфы простой даже нет!
– Будет тебе плинфа, или не было сказано тебе так?! – подскочив, вспылил князь. Банка, с противным хлопком оторвалась и брямкнулась на пол.
– Да лежи ты! – забыв про все на свете, замахал руками Николай Сергеевич. – И так банок, что слез, еще и перебить не хватало. Как поколешь, так и откуда новых взять?!
– Слову княжьему не верит, – ворча, князь снова улегся на скамейку. – Не про вашу честь! Да кто ты такой, чтобы в слове княжьем сомневаться, а?! Что Москву спас, так и меру знай. Или благодарности княжьей мало, а?
– Да не о благодарности пекусь я, – с силой прижимая склянку к спине собеседника, проворчал Николай Сергеевич. – Человек я! Людина! Тварь Божья, как все вокруг. Не умею чудес творить! И про то я сейчас, что не могу все сразу! А тут и диковины давай, и харч готовь, и за домом следи, – одну за другой лепя емкости и глядя, как вздувается кожа под стеклянными колпаками, проворчал пенсионер.
– Так а я про что? – крякнул в ответ Дмитрий Иванович. – И я про то же! Мало того, что все поспеть торопишься, так еще и по дому – сам себе хозяин! Не должно быть так! Муж – в семье голова! Так голове и заботы. А бабе – дело бабье! И спутывать их негоже; свое каждому – то и ладно!
– Ты на меня погляди-то! – взвился трудовик. – Годов уже сколько, а ты мне все про дела срамные!! Уж и здоровья нет, и ни охотки, а ты!
– Охотки?! – оскалился Донской. – А Матрена на что, а?! Вон, специально людишек отправил девку статную искать, за Николой чтобы приглядывала! Да пусть бы и перебесился заедино!
Булыцкий не ответил, но лишь призадумался: оно хоть и задели слова его Дмитрия Ивановича, и за себя, и за Матрену, и за мегеру эту – Алену. Да ведь и правды в них было много. Разрывался Николай Сергеевич; на все дела не хватало ни рук, ни знаний, ни времени. А тут еще, хочешь не хочешь, а все равно хлопоты домашние времени отъедали будь здоров! И хоть оправдывал себя Николай Сергеевич тем, что такие хлопоты отвлекали да расслабляли, а все равно – кривил душой, хоть даже и самому себе в том не признавался.
– Чего замолчал-то? – усмехнулся князь. – Не ерепенишься чего, не буянишь? Ты же до склок ох как охоч!
– Того и не ерепенюсь, что прав ты, – еще помолчав, ответил Булыцкий. – И за заботу благодарствую, и тебя, и Тверда, – как смог, сидя, поклонился он довольно ухмыльнувшемуся собеседнику. – Да только не принято у нас так. В грядущем, – на всякий случай поправился Булыцкий. – Не берут у нас девок по указке. Да и в доме чужом жить несподручно. Как так-то: муж с женой да в избе брата жениного?
– Тут ты прав, – чуть призадумавшись, отвечал Дмитрий Иванович.
– Да и потом, – вздохнул преподаватель, – какой из меня муж?! Алена вон, – замолчав, аккуратно подыскивая нужное слово, запнулся трудовик, – и ладна, и красива, и молода. А я? Мне до встречи с Богом осталось-то всего ничего. Негоже оно так!
– С лица воду не пить, – поняв собеседника, ухмыльнулся Донской. – Стерпится – слюбится. Аленка вон и хозяйка и плодовита; только что деток Бог всех прибрал…
– Может, хоть Тверда дождемся? – трудовик попытался перевести разговор в другое русло.
– Ты вот чего, Никола, – ответил Дмитрий Иванович. – Избу строй, мастеров дам. Да в голову не бери, чего не надобно. Дом отстроишь, а там, даст Бог, и Тверд прибудет. Сватов зашлешь, да Алену с благословения бери. Сироты они с Твердом, так и благословлять брату старшему. Тебе отдаст.
– Земли с камнем дай, – попросил пожилой человек. – Да людей. Да вычесть не забудь из благодарности княжьей, – помолчав, добавил он.
– Ох, и не прост ты, Никола, – вновь усмехнулся Дмитрий Иванович. – Вычту; ты о том и не майся, да к сватовству готовься.
Закончив с процедурами, Булыцкий переключился на княжича. Хрупкий юноша с ярко выраженными чертами грозного отца и огромными голубыми глазами, от того еще более крупными, что болезнью измаялся совсем.
– Ты говорил, что дашь корабли, на которых хоть на край света? – лежа на скамье, напомнил вдруг Василий Дмитриевич. – Слова не держишь? – по-отечески вдруг совсем нажал паренек.
– Ох и крут ты, малец, – усмехнулся в ответ пенсионер. – В тятьку весь. А ну-ка; три по десять да вычесть дюжину. Сколько будет?
– А сколько Бог даст, столько и будет, – как отец, подкладывая кулак под подбородок, отвечал парнишка.
– Какой тебе край света, с арифметикой раз не дружишь?! – равнодушно отвечал Николай Сергеевич. – Дорога через океаны, в которых Кремль тятьки твоего – песчинка, а корабль-то и не разглядишь! Как путь искать будешь, а? А курс править как, раз с цифрами не дружен-то?! И свою голову сложишь рыбам на прокорм, и команду сгубишь.
– Восемнадцать, – нехотя пробурчал тот.
– Знаешь?! – искренне поразился Николай Сергеевич. – А чего тогда не говоришь?! Ворчишь чего?
– А что я тебе – медведь в клетке-то? На потеху который?! Хочешь – станцует – хочешь, на бубне сыграет?
– Не медведь, конечно, – поспешил заверить парня преподаватель. – С чего взял-то?
– А с чего вопросы такие?
– Ну, – замялся пенсионер. – Мне откуда знать, что ведаешь, а что нет? Уж шибко дальнее путешествие затеял ты; на край света аж! Вот и решил проверить: сдюжишь или нет?
– А чего бы княжичу да не сдюжить?! – сверкнул очами тот.
– Да не горячись ты, а то в тятьку пошел, – успокоил парня Булыцкий. – Где считать-то ловко так научился?
– У Тимохи-ключника, – пробурчал в ответ паренек.
– Это тот, что из монастыря Троицкого пришел?
– Он, – нехотя пробурчал княжич.
– Ай да Тимоха! – всплеснул руками Николай Сергеевич. – Ай, шустрый!
– Тятьке только не рассказывай, – впервые за разговор взмолился паренек. – Уши надерет. А Тимоху – в поруб!
– Чего так-то?!
– Да Киприан – горой против знаний.
– Не расскажу, – улыбнулся учитель. – Слово даю.
– Спасибо! – улыбнулся вдруг в ответ мальчишка. – Он не только складывать да отнимать умеет. Он… Он такие чудеса творит! Говорит: чужеродец-архангел научил, да наказ строгий был ему: никого в тайну ту не посвящать!
– Да не чудеса это, – рассмеялся преподаватель в ответ. – Математика это простая. Хочешь, научу?
– Хочу! – загорелись глаза у парнишки.
– Как выздоровеешь, так и начнем. В ножной мяч играть хочешь?
– Хочу, – едва не подскочил со скамейки Василий Дмитриевич.
– Тихо ты! Лежи! Банки как разобьешь, так и беда.