– Успею, – огрызнулся в ответ тот. – Ты бы дурить не стал, так и мне бы ноги студить не пришлось.
– Так и не мочил бы! Делал что перед домом?
– Тебя видеть хотел, – сверкнув глазами, ответил бывший лихой. – Бока намять.
– Чего?
– Почто Матрену обидел?! Не твоя она!
– Твоя, что ли?
– А хоть и так. Тебя-то кто просил!
– А меня кто спрашивал, что ли? – оскалился в ответ Николай Сергеевич. – Самому, как снег на голову. Вон, княжьей волей мне ее отдали.
– Чего мелешь?
– Того и мелю!
В ответ Милован не нашелся что и сказать; лишь молча губами шевелил, словно бы молитву какую читал.
– Ему то дело какое? – только и нашел что спросить он. – Не княжье то дело, девок чужих дарить.
– Это у него и спрашивай, – зло ответил трудовик.
– А в воду чего полез, раз так?! Вот невидаль: руку на дворовую поднял.
– Это здесь, – выдохнул пришелец. – А у меня в грядущем – благочинство в другом.
– В чем же это?
– А в том, чтобы бабу и пальцем не тронуть, – забираясь на печь, процедил Булыцкий. – Да любить и заботу проявлять.
– Ха! – прыснул в ответ бородач. – А как злоба, так и на ком вымещать?! На соседе, что ли?! Так то зубьев не напасешься! А, чего доброго, до смертоубийства доведешь. Ладно тебя, а как сам без поводу людину на свет тот отправишь, так и сам следом пойдешь. Вот в грядущем твоем мужикам туго живется! Хоть ты с тоски вой!
– Тьфу на тебя! – зло огрызнулся пенсионер. – Переодевайся давай, или по банкам соскучился?! – Тот не стал спорить и, живо скинув мокрые шмотки, растерся тем же полотенцем и оделся в сухие вещички.
– Эх, Никола, Никола, – закончив, невесело усмехнулся Милован. – Вижу, тяжко тебе здесь.
– Тебе печаль какая? – хмуро отозвался пожилой человек. – Люба она тебе, что ли? – осенило его вдруг догадкой.
– Ну, люба, – буркнул тот в ответ.
– А годов-то тебе сколько? – только сейчас сообразив, что товарищ его моложе намного, чем издалека кажется. Борода уж больно космата, да и сам чуть косолап да неуклюж. А так… Ни тебе печали старческой в глазах, ни морщин особо глубоких, ничего говорящего за то, что товарищ его – старик глубокий.
– Третий десяток пошел, – подтвердил догадку пожилого человека тот.
– А чего тогда кручинишься? Сразу бы и сказал! Мне ее волей княжьей отдали. Раз так, то забирай. Бери в жены! С князем да Твердом я перетолкую. Не будут они против.
– Ох, Никола, – усмехнулся в ответ бородач. – Божий ты человек.
– Расплачусь сейчас, – пробурчал в ответ тот. – Берешь или нет? – насупился преподаватель.
– Беру!
– Сватов тогда засылай.
– Чего?! – аж подпрыгнул от неожиданности собеседник. – То у знатных, а у простых…
– Нет уж, – оскалился в ответ Николай Сергеевич. – Мне Матрена твоя что дочь. Да и ты не смерд. Потому и сделаем по чину все. Как полагается. Так, чтобы все по чести.
– Ох, Никола, не прост ты, – усмехнулся Милован. – Все ж таки неплохо в грядущем твоем, если хотя бы половина таких, как ты.
– Будь так, – улыбнулся пенсионер. – А теперь – почивать пора; ночь на дворе, и ты ложись.
– Покойной ночи, – укладываясь на лавке, отозвался бородач.
– Поладили, и слава Боху, – перекрестился в углу Никодим, гася лучину.
Ночь прометавшись всю, утром еле разлепил глаза. События вчерашнего дня о себе дали знать болью во всем теле, разодранными мордой и руками да ощутимым похмельем; хотелось просто лежать, не разлепляя глаз и не шевелясь, чтобы не вызывать серию жестких «вертолетиков». С другой стороны, жутко хотелось пить, а еще – избавить желудок от остатков меда. Кое-как сориентировавшись, Николай Сергеевич подполз к краю лежанки и, аккуратно свесив ногу принялся нащупывать опору.
– Ох ты, бозе-з мой, – донеслись до его слуха знакомые причитания и тут же две пары рук ловко подхватили трудовика и бережно поставили на лавку. Это усилие вызвало такой приступ слабости и головокружения, что пришелец, буркнув невнятное «Спасибо» и согнувшись пополам, вылетел прочь на улицу, чтобы, грохнувшись на колени и опустив горящие ладони на выпавший за ночь снег, согнуться в мощном спазме. Желудок скрутило, да так, что дыхание перехватило, и липкая прогорклая масса хлестанула из горла, освобождая тело от боли и дурноты. Несколько секунд – и спазм отпустил, однако за ним последовал еще один и еще.
– Умойся, – прозвенел над ухом девичий голосок, и прямо перед носом Николая Сергеевича появилась небольшая лохань. Взяв ее в руки, трудовик с наслаждением опрокинул на голову леденящую воду. Ух! Полегчало!
– Спасибо, – буркнул мужчина, неуверенно поднимаясь на ноги. Головокружение прошло, оставив слабость. – Пошли, Матрена, в дом.
– Пошли. – Подхватив пожилого человека под руку, та помогла ему подняться по ступенькам.
– Ну, цто, Никола. – За столом увидал он Никодима, рядом с которым уже стояли две кружки. – На, выпей! – черпанув меду из вчерашнего бочонка, протянул тот варево преподавателю. – Легче станет.
– Убери! – набычился в ответ преподаватель. – С глаз долой, чтобы не видел я больше того!
– Зачем уплать? – искренне удивился тот. – Холош медок! – с наслаждением сделав глоток, мастеровой расплылся в беззубой улыбке. – Хоть пы и князю на стол.
– Убери, сказал! – нависнув над товарищем, рыкнул Булыцкий. – От греха; пока о бошку не расшиб твою!
– Как скажешь, Никола, – разом стушевавшись, одноглазый выплеснул содержимое кружки обратно в бочку.
– Закрой и убери, – скривившись от запаха бражки, попросил пенсионер.
– Я же как лучше хотел, – развел руками Никодим.
– Водицы лучше бы дал, – буркнул в ответ пенсионер. – А это что? – запнувшись об увесистую торбу, проворчал мужчина.
– Гляди! – ловко, как фокусник, мастеровой поднял на стол мешок, и быстро развязав тесемки, предъявил обалдевшему от неожиданности пенсионеру груду еще чуть теплых, звенящих брусочков. – Нафел! Нафел, ведь! – довольно, расхохотался в ответ его собеседник.
– Сделал, что ли? – схватив кирпичик, восхищенно, словно школьник, проговорил пожилой человек.
– Как видифь, – подбоченясь, отвечал мужик.
– Ох, и хорош! – забыв про все на свете, залюбовался на изделие Булыцкий. – А вчера что не показал, а?
– Так ты вчера буянил ого как! Чуть не сшиб на пологе-то! Запамятовал уже, что ли, а?
– Запамятовал, – пробурчал тот. – Сколько в день сделать можешь, если завтра и начать?
– Ты цего, Никола?! – опешил мастер, не ожидая такого вопроса. – Зима фе! Как я тебе суфить буду плинфу-то? Эти-то пока слобил, глины пелевел не сосчитать!