Леди вскинула глаза, полные слез. Он прочитал в них нечто большее, чем благодарность.
– Вы очень храбрый, однако… – Она умолкла, пытаясь унять волнение, а затем спросила: – Доктор Дойл, вы верите в судьбу?
– Честно говоря, не знаю, – сказал он после паузы. – Я стал врачом, чтобы спасать людей, а моя жена умирает от чахотки, и я ничем не могу ей помочь.
Дойл впервые произнес то, о чем и подумать боялся. Теперь он понял, зачем приехал в Тракстон-Холл. Он просто бежал от смерти и безысходности.
Словно в ответ на его мысли, она взяла его за руку:
– Вы верите в судьбу и боитесь, что ничего нельзя изменить.
Он не хотел ее разочаровывать и сменил тему:
– А другие видения вас посещали?
– Да, прошлым вечером.
– Все повторилось, как и прежде?
Кивнув, она испуганно взглянула на Дойла, подбородок ее дрожал.
– Нет, не совсем так. Я видела комнату. Лица были по-прежнему скрыты, кроме сидящих по обе стороны от меня, – это были вы и…
Сердце Конан Дойла ушло в пятки.
– Кто? Кто еще?
Глаза ее вспыхнули.
– Он сидел слева и держал меня за руку.
– Ну? – вопрошал шотландец.
– Это был ваш друг… мистер Уайльд.
Мысли доктора лихорадочно метались.
– Вы видели Оскара прежде?
Она покачала головой:
– Никогда.
– Возможно, будущее изменилось. Я не уверен, что готов смириться с безысходностью. Скорее, я верю в свободу воли и возможность своими усилиями исправить предначертанное.
– А как же ваша жена?
На его лице отразилась внутренняя борьба.
– Верно, я не могу ее спасти, но мне удалось продлить ей жизнь.
– Все же ее судьба не изменилась. С самого детства я уязвима перед светом. Он погубил мою мать, подобная участь однажды постигнет и меня. Мне не хочется уходить в столь раннем возрасте, но раз так суждено, я должна покориться.
Конан Дойла очаровали мужество и рассудительность девушки. Погрузившись в размышления, он перебирал один за другим возможные варианты спасения, словно моряк морские узлы. Наконец вдали забрезжила надежда.
– Если не получается превозмочь судьбу, мы ее перехитрим.
Она улыбнулась:
– Вы неисправимый романтик, да, доктор Дойл?
Он почувствовал ее тонкую ручку в своей широкой ладони.
– История семейства Тракстон не оставляет мне никакой надежды. Идемте, и вы сами в этом убедитесь.
Они вышли из бальной залы и углубились в западное крыло. Конан Дойл следовал по пятам за Хоуп Тракстон, еле касаясь ее прохладных пальцев, в другой руке он высоко над головой держал лампу. Уродство восточного крыла не шло ни в какое сравнение с представшим перед ними кошмаром наяву. Все было в полном упадке. Отслоившиеся обои свисали со стен, под ногами хрустела штукатурка, двери болтались на сгнивших петлях. Комнаты пустовали, не считая разбросанных повсюду ржавых ванн на когтистых лапах, колченогих кресел, перевернутых столов. С каждым шагом все отчетливее ощущалась безжалостная рука времени.
– В детстве мне запретили ходить в западное крыло. – Ее голос звучал легко и мелодично. – Дед говорил, что там слишком опасно. – Она рассмеялась. – Поэтому мы любили играть там с моим другом.
– Другом?
– Шеймусом, сыном кастелянши. Разумеется, мне не позволяли общаться с прислугой. Мне было девять, а ему пятнадцать.
– Ваши развлечения были невинны? Детские игры? То есть… он не… – заволновался Конан Дойл, стараясь казаться невозмутимым.
– Приставал? – спросила она со смущенной улыбкой. – Что-то не припомню.
– Вы играли в прятки?
– О нет! – лукаво усмехнулась она. – Мы с детства знали, в каком замке живем, и бродили по комнатам, желая познакомиться с призраком.
Конан Дойл остановился и пристально глянул на нее:
– И никого не встретили?
– Не сразу. Пока не набрели на особенную комнату.
Прочитав любопытство на его лице, девушка снова улыбнулась:
– Она некоторым образом сообщается с их миром.
Они взобрались по шаткой лестнице и оказались в верхней зале башенки. На последней ступени Конан Дойл замер. В дальнем конце помещения дверь была слегка приоткрыта, и он увидел светящуюся фигуру женщины, которая наблюдала за ними. Он поднял руку и сразу догадался, что это всего лишь отражение Хоуп Тракстон в зеркале. Изображение казалось призрачным из-за отметин времени и патины.
– Вот та самая комната, – объявила она. – В детстве мы называли ее зеркальным лабиринтом.
Конан Дойл помедлил на пороге. Внутренний голос подсказывал, что надо убраться подальше отсюда, но леди крепче сжала его руку и увлекла за собой. Он посветил вокруг и не смог сдержать вздох изумления. Куда ни глянь, кругом висели зеркала. Уйма зеркал всех форм и размеров: напольные в поворотных рамах, настенные овальные. Пойманный ими луч света от лампы многократно отразился, преломляясь в радужные тени на шероховатых стенах. Со всех сторон на них смотрели бесчисленные подобия доктора Дойла и его спутницы.
Она отпустила его руку, подошла к большому зеркалу и мечтательно произнесла:
– Я всегда любила зеркала. После смерти бабушки они были убраны по приказу деда. В то время был обычай завешивать их, чтобы умерший не увидел свое отражение. Кому-то это покажется глупым, но дед неукоснительно соблюдал его. У меня осталось маленькое зеркальце, чтобы заплетать волосы. Всем девушкам нравится прихорашиваться. Однажды дед застал меня за этим занятием и страшно рассердился. Он погрозил пальцем и сказал, что, если долго смотреться в зеркало, можно вызвать нечистого. В юности такие истории только подстегивают любопытство. Обнаружив эту комнату, мы подолгу в ней просиживали, ожидая, не появится ли дьявол.
– И он появился?
Она тихо рассмеялась:
– Нет, но однажды я увидела моего спиритического проводника. Мы подружились. Каждый день я улучала минутку, чтобы с ней пообщаться. Ей было одиноко… – Хоуп задумчиво склонила голову. – Очень одиноко.
Конан Дойл вспомнил рассказ мадам Жожеску о женщине, убитой мужем в этой самой комнате.
– Вы говорите о Мэрайе Тракстон?
– Да. – Голос Хоуп был подобен шороху осенних листьев.
– Шеймус тоже ее видел?
Она покачала головой:
– Не помню, это было так давно. Потом он рассказал матери о наших развлечениях. А однажды запер меня в зеркальном лабиринте.
– Как он посмел?
Губы Хоуп дрожали, взгляд затуманился, будто она перенеслась в прошлое.