– Вы заблудились, сэр, – утвердительно сообщил голос с ирландским выговором.
Уайльд повернулся и столкнулся нос к носу с миссис Криган.
– Dia dhuit, – склонив голову, приветствовал он ее на гэльском наречии и попытался приветливо улыбнуться. – Всегда приятно поболтать с земляками.
Никакой реакции. Он словно наткнулся на непреодолимую стену.
– В вас осталось мало ирландского, сэр, вы больший англичанин, чем они сами.
– Увы, я утратил ирландский акцент.
– Но не льстивый язык.
Уайльд принужденно рассмеялся. Он вытер испарину со лба платком. В кухне стояла духота, котел миссис Криган закипал.
– Вы что-то хотели, сэр?
– Ах да, мне не терпится узнать, упал ли уровень воды? Ведь надо подготовиться к часу освобождения.
Защита дрогнула, осталась лишь чуточка сомнения в лучистых морщинках у глаз.
– Река все еще глубока. – Она кивнула на странных типов за столом. – Этих двоих мы тоже вынуждены оставить у себя.
– Вот неприятность, – посочувствовал Уайльд. – Должен признаться, выглядят они как гробовщики.
– Вовсе нет.
– Почему же они прибыли на катафалке? Не совсем обычный вид транспорта.
– Это вам не город, мистер Уайльд. Повозка только во время похорон становится катафалком. В остальное время он используется для обычных перевозок. Эти ребята привезли лорда Уэбба вместе с багажом.
– И с гробом?
Забыв свою настороженность, она высоко подняла брови и снова захлопнулась, как устрица.
– Вам почудилось, сэр. Среди багажа лорда есть большой пароходный кофр. – Она блеснула угольками глаз. – Что-нибудь еще, сэр?
– Нет, сомневаюсь, – широко улыбнулся он и добавил приятным голосом: – Мой нижайший поклон мистеру Кригану.
Кастелянша вздрогнула, но быстро справилась с собой.
– Я вдова, – ответила она.
– Ах, примите мои соболезнования. – Взгляд Уайльда упал на ее левую руку. – Вы не носите обручального кольца?
– Мой муж умер давно, и всякие романтические сопли не по мне.
На губах Уайльда мелькнула улыбка.
– Благодарю вас, миссис Криган, за необычайное радушие и любезность. Sldn agat, – выдал он традиционное гэльское прощание и откланялся, затылком чувствуя взгляд, которым провожала его старуха.
Шаги Конан Дойла отдавались эхом, когда он пересекал мраморный холл. С потолка свисала большая люстра, наполняя портрет Мэрайи Тракстон живым светом, отчего он казался окном в комнату из параллельного мира. Разглядев картину внимательнее, Дойл подметил фамильное сходство с нынешней хозяйкой замка. Они были словно сестры, только этой женщине он дал бы около тридцати лет, а Хоуп едва вышла из подросткового возраста; глаза Хоуп лучились добротой, а у Мэрайи были полны лукавства; Хоуп улыбалась застенчиво и бесхитростно, а в уголках чувственных губ Мэрайи таилась насмешка. Блуждая глазами по холсту, он вдруг узнал комнату – зеркальный лабиринт в башенке западного крыла, разрушенного временем. Казалось, женщина просто прихорашивается перед зеркалом. На самом деле Мэрайя сидела за восьмиугольным столом, испещренным тайными знаками, с маленьким круглым зеркальцем в руках. Она держала его далеко от лица и не отражалась в нем, зато в большом настенном зеркале повторялась вся обстановка. Вид из окна на картине почти не отличался от реального, разве что рощица еще не выросла и каменное кольцо возвышалось посреди голой равнины. Вдруг Дойла бросило в дрожь. На подоконнике восседал ворон с выдранным хвостом.
– Она кажется вам ведьмой? – раздалось у самого уха.
Конан Дойл вздрогнул. Мадам Жожеску стояла рядом и рассматривала портрет. Он погрузился в созерцание и даже не заметил, как она приблизилась. Мадам одарила его взглядом своих невероятных серых глаз:
– Сильных женщин часто обвиняют в колдовстве, тут уж ничего не попишешь. Таким образом самцы контролируют свою власть.
– Я не боюсь сильных женщин, – произнес Конан Дойл.
– В самом деле? – улыбнулась старуха. – Вы поддерживаете идею о всеобщем избирательном праве? Ратуете за предоставление женщинам права голоса?
Конан Дойл открыл рот, однако не нашелся с ответом. Он был против уравнивания прав, но тут не все так однозначно, как и в вопросах секса и политики.
– Я так и думала. Мэрайя Тракстон была женщиной, опередившей свое время. Ее идеи и стремления двести лет назад считались опасными, да и сейчас их мало кто одобряет. Блестящий ум нуждался в подпитке, и она тратила состояние мужа на книги. Альфред Тракстон только охотился, пил и шлялся по девкам. Довольствуйся Мэрайя книгами, намного пережила бы своего супруга. Глупышке оказалось мало чтения, она захотела испытать нечто запретное даже для мужчин, что уж говорить о женщинах. Скованная условностями, она не могла насладиться свободой, поэтому решила путешествовать… в духовных сферах.
Конан Дойл взглянул на щуплую фигурку леди:
– Хотите сказать, она была ведьмой?
Мадам Жожеску усмехнулась, пряча глаза:
– Ведьмой? В прежние времена это слово произносили уважительно. Для женщин, наделенных силой, как она, есть немало способов перемещаться куда пожелаешь. Воздух все еще звенит от ее присутствия. – Она указала сучковатой тростью на картину. – Обратите внимание на родинку на левой щеке, около рта.
Конан Дойл прищурился. Даже с его острым зрением едва ли можно было разглядеть такие мелочи.
– Э-э, да, как будто что-то виднеется.
– Все женщины семейства Тракстон отмечены родинкой в форме полумесяца – древнего тайного знака.
Конан Дойл откашлялся и как бы между прочим спросил:
– Вы и впрямь думаете, что леди Мэрайя практиковала черную магию?
Мадам Жожеску медленно повернулась, морщась от боли:
– Видите круглое зеркальце у нее в руках?
Конан Дойл снова скользнул глазами по картине.
– Да.
– Это зеркало не для прихорашивания, оно ворожейное. Знаете для чего, доктор Дойл?
– Что-то вроде гадания на кофейной гуще?
– Провидцы гадают на дыме, кристаллах, мисках с водой и черных зеркалах, как на этом портрете.
– Но зеркало не черное, в нем есть отражение.
– Хорошенько приглядитесь, доктор Дойл. Зеркальце направлено на большое настенное зеркало. Поговаривают, что, умирая, Мэрайя приказала служанке принести ворожейное зеркало и оно поймало ее отражение, когда она призывала проклятие.
– Какое проклятие?
– Чтобы этому дому никогда не знать счастья. И обещала, что однажды она вернется.
Конан Дойл вытянул шею, стараясь рассмотреть, что же изображено на обоих зеркалах.