Маленькие пансионеры с удовольствием исполнили это желание директора. «Сторожить» Котю являлось для них очень приятной обязанностью. Котю любили все, за исключением Гоги и Никса, завидовавших «мужичонку», как оба они презрительно называли мальчика. Но с Гогой и Никсом не очень-то считались. Помня их предательский поступок с Котей, маленькие пансионеры по-прежнему чуждались и сторонились обоих мальчиков. Каждый знал отлично, что если бы не они, Михей ни за что не догадался бы, где находится его маленький приемыш.
Итак, за Котей следили, не оставляя его ни на минуту одного. Боялись Михея и говорили о нем постоянно. Михей являлся каким-то сказочным чудовищем, которое могло появиться внезапно и украсть прекрасного принца. Поэтому рыцари решили сторожить своего принца. Днем всегда кто-нибудь ходил по его пятам, а ночью в спальню брали Кудлашку, чтобы она своим лаем успела возвестить о приближающейся опасности.
Прошла неделя, а Михей не появлялся. Мало-помалу о нем стали забывать. К тому же время каникул прошло, и с 16-го августа у пансионеров начались серьезные уроки. Лето проходило, и снова наступили занятия. На этот год класс пансионеров пополнился двумя новыми учениками: Греня и Котя стали заниматься вместе с прочими детьми. Сам Александр Васильевич давал урок мальчикам. Из соседнего села два раза в неделю приезжал священник учить их Закону Божию, а Кар-Кар и Жираф обучали их языкам.
Котя, выучившийся с Макакой за лето грамоте, тоже мог сидеть в классе вместе с прочими и учиться всему, чему учили его маленьких друзей. Даже по-французски и по-немецки ему велено было заниматься заодно с остальными, потому что мальчик проявлял ко всему удивительные способности.
– Совсем особенный он какой-то! – говорил про него Александр Васильевич, указывая своим помощникам на красивую белокурую головенку недавнего деревенского пастушка, прилежно склонившуюся над книгой.
Действительно, Котя был совсем особенный мальчик, потому что способности у него были удивительные. Он запоминал все свободно и легко. Науки давались ему просто, без усилий. За два месяца своего пребывания в пансионе господина Макарова он отучился постепенно и от своих деревенских выражений. Он не говорил теперь ни «ладно», ни «эвона» и ничем не отличался от своих товарищей.
Загар постепенно сходил с его личика… Простая, но изящная курточка куда более подходила ему, нежели деревенская рубашка и кафтан. Теперь, тщательно одетый, умытый и причесанный, он выглядел настоящим красавцем.
Прошла еще неделя. Наступили теплые дни «бабьего лета»; в саду поспели яблоки, груши. И дети окончательно позабыли про «страшного дядю» Михея.
Часы уроков еще увеличились, а свободное время сократилось. Надо было учиться и учиться, чтобы получить хорошие отметки к Рождеству. Мальчикам было уже не до Михея. Они были уверены, что он не посмеет заглянуть сюда. К тому же в пансионской жизни случилось событие, заставившее обратить мысли детей совсем в иную сторону: в пансионском мирке появилось новое страшилище.
Александр Васильевич, как хороший хозяин, решил, что пора запасаться мясом на зиму. Раздобыть мясо в их глуши довольно трудно, а зимой так и совсем нельзя было его получить. Поэтому мясные запасы требовалось сделать с осени. Для этой цели директор пансиона купил быка, настоящего живого быка. Бык был огромный, с налившимися кровью глазами и с огромными рогами. Он казался очень страшным, и соседние крестьяне продали его хозяину Дубков только потому, что бык был какой-то дикий и они страшились его рогов. Про быка ходили слухи, что он уже забодал пастуха и двух подпасков. Когда его, связанного, притащили в телеге, дети с любопытством окружили быка. Всем было чрезвычайно интересно взглянуть на страшное чудовище. Крестьяне, привезшие его, насилу втащили быка в сарай, и один из них, наскоро перерубив веревки, стягивавшие ноги свирепого животного, с быстротой молнии выскочил из хлева.
Бык заревел на вес хутор и заметался, разъяренный, по всему сараю. Дверь сарая, стены и крыша – все затряслось и задрожало под его страшными ударами.
Даже самые храбрые из мальчиков попятились назад, слыша дикое завывание рогатого пленника и его бешеные прыжки по сараю.
– Быка надо заколоть как можно скорее! – произнес опасливо Александр Васильевич, прислушиваясь к его реву, – а то, того и гляди, наделает он бед!
– Вот уж не дело, – неожиданно выразила свое мнение Авдотья. – Где ж в нем мясо-то, в быке-то!.. Кожа одна да кости. Пущай откормится с недельку, другую… а потом и заколем в добрый час.
Решено было, что быка надо откормить и крепко-накрепко запереть дверь сарая.
Мальчики нехотя разошлись со скотного двора, когда их позвали учиться. Страшный бык вытеснил все остальные мысли из детских умов. О быке только и думали, и говорили.
Проказник Витик, проснувшись на следующее утро, пресерьезно уверял товарищей, что даже видел быка во сне, и что голова у быка была наполовину Авдотьина, наполовину Кар-Кара…
Был вечер. На дворе стояла теплая, совсем не осенняя ночь, хотя был порядочный ветер, и деревья жалобно поскрипывали вокруг дома. Мальчики приготовили уроки и теперь все уселись около огромного кресла, в котором обыкновенно устраивался Карл Карлович и в котором теперь преважно развалился Павлик с очками Карла Карловича на носу и в его парике с дыркой на голове.
Старый гувернер имел неосторожность расстаться с этими принадлежностями во время сна, и, разумеется, и парик, и очки очутились в руках проказника. Жираф же углубился в чтение какой-то книги у себя в комнате, а за мальчиками оставили присматривать Степаныча.
Павлик, в парике и очках, представлял Кар-Кара, подражая всем движениям и манерам старика-немца.
– Лягашка… потайте самофар… Фам говорят, лягашка! – выкрикивал он, безбожно коверкая слова.
Мальчики неистово хохотали. Но, наконец, эта затея наскучила им.
– Павлик, расскажи нам что-нибудь страшное, ты так умеешь хорошо рассказывать, – тоненьким голоском попросил Миля Своин, ужасно любивший все таинственное.
– А ты не заревешь со страху? Ведь ты порядочный трусишка в душе, – прищурился на него Павлик. – Помнишь, как тогда, прошлой зимой?
Миля покраснел и замотал головой.
– Расскажи! Расскажи нам что-нибудь страшное, Павлик! Хоть бы про черный дом, – хором запросили мальчики.
– Да ведь вы сто раз слышали про черный дом! – отнекивался Павлик.
– Не все, не все. Котя и Греня не слышали, а мы еще раз с удовольствием послушаем, – не унимались они.
Павлик поломался еще для пущей важности, хотя видно было, что ему самому хотелось до смерти рассказать про черный дом.
Мальчики пристали настойчивее.
– Расскажи! Пожалуйста, расскажи, Павлик!
Кто-то полез в карман, вытащил оттуда леденец и протянул его Павлику. Вова Баринов тоже порылся у себя в кармане, и на коленях Павлика появился ручной мышонок.