Когда пленки предыдущих бесед закончились, Буш сказал:
– Вот как обстоят дела, джентльмены. Прошу прощения, что заставил вас прослушать все это заново, но вам должны были сообщить о том, в чем мы почти уверены: Торговец может совершить новое преступление. Никто не предпринимает столь масштабных действий, чтобы получить в виде выкупа всего сорок тысяч фунтов.
– Но ведь это огромные деньжищи, приятель, – заметил Арчер. – Спросите любого члена моего профсоюза. Это они устроили сбор средств для освобождения. А ведь столь солидная сумма могла пойти на более важные цели.
– Важны не сами по себе деньги, – сказал Пэйкфилд. – Это вопрос принципа. Для моей семьи сумма не оказалась непосильной. Но корень зла в ином. Когда известные политики подвергаются опасности, хотя в силу самой природы своей деятельности они…
Буш подавил вздох, но вынужден был прервать его:
– Да-да, мы все понимаем, сэр. Но сейчас предмет нашего интереса состоит в другом. Вы прослушали записи. Нашему департаменту показалось возможным, что, обдумав сказанное прежде в спокойной атмосфере, снова все вспомнив, у вас появится шанс, пусть даже минимальный, обнаружить нечто упущенное прежде. Самую мелкую деталь. А потому мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. И если, отвечая на них, вы почувствуете, как в вашей памяти всплывает нечто новое, я был бы весьма признателен, если бы вы поделились свежим воспоминанием со мной. И неважно, что это может выглядеть пустяком, запечатлевшимся лишь смутно. Факты не обязательны. Мы говорим о впечатлениях, ощущениях, идеях, приходивших вам в голову.
– Задавайте свои вопросы, – произнес Арчер.
Пэйкфилд раскурил трубку и кивнул.
– Спасибо, – сказал Буш. – Начнем с самого простого. Что вы можете сообщить о воде, которой пользовались? Была она жесткая или мягкая?
– Мягкая, – ответил Пэйкфилд. – Совершенно определенно. А ведь как любопытно получается, верно? Теперь стоит вам определить районы страны с мягкой водой, и тогда…
– Притормозите, коллега, – вмешался Арчер. – Мистер Буш все это понимает. Давайте просто отвечать на вопросы, а дедукцию предоставим ему. Вам, наверное, хочется поиграть в сыщиков-любителей, но моя цель – поскорее все закончить и вернуться к работе в палате общин. Да, вода была мягкая.
– Вы помните марку мыла, которым вас снабжали?
– Оно было желтоватое, но им пользовались прежде, а потому название фирмы стерлось, – произнес Пэйкфилд. – А запах неприятный.
– Дегтярное мыло компании «Райт», – безапелляционно заявил Арчер. – Оно знакомо мне с детства. Помню, мама отскребала меня им в корыте.
– Теперь о помещении, – продолжил Буш. – Оно явно было приспособлено для определенной цели. Как вам показалось, над ним поработали профессионалы или же кто-то все оборудовал самостоятельно?
– Дело рук дилетанта, – ответил Пэйкфилд. – Проводка для освещения и громкоговорителей была небрежно протянута по потолку и стенам. А стенка между гостиной и спальней возведена в спешке с перекошенной местами кладкой. Все у них было продумано и функционально. Все разумно, но без излишеств.
– Вы оба рассказывали, что иногда к еде вам подавали белое вино. Нет соображений по поводу сорта?
– Простое белое вино, – проговорил Арчер. – На мой вкус, чуть более сухое, чем нужно.
Пэйкфилд откинулся в кресле, вынул трубку изо рта и устремил взгляд в потолок.
– Не понимаю, как вам поможет сорт вина. Но лично у меня сомнений нет. Я бы сказал, что это было «Пуйи-Фюиссе» урожая 1966 года. А вот еда, как я уже отмечал, оставляла желать лучшего. С точки зрения кулинарии ваш человек…
– Не знаю, не знаю, – перебил Арчер. – Лично мне понравилась камбала с жареным картофелем. Да и йоркширский пудинг был вполне сносный.
– Мне пришла в голову одна мысль, – произнес Пэйкфилд. – Мне показалось, что за главной дверью с зеркалом располагалось что-то еще. Например, другая дверь. Из спальни, дожидаясь еды, ты мог слышать некий посторонний звук, прежде чем открывалась основная дверь. А иногда даже в гостиной слышался такой же звук и, если только это не игра моего воображения, менялся цвет зеркала или характер его подсветки с противоположной стороны. Могу предположить, что мы находились в помещении, состоявшем из нескольких подвалов, а вход к нашей тюрьме был каким-то образом замаскирован. Его прикрыли фальшивой перегородкой на случай появления нежданных посетителей. Этот человек, как нам известно, предпочитал избегать любых случайностей. Ведь он где-то сейчас спокойно живет и ничем не отличается…
– Из чего были сложены стены вашего помещения, сэр? – нетерпеливо спросил Буш.
– Из каменных плит.
– Какой камень?
– Я понятия не имею. Быть может…
– Известняк. Обыкновенный известняк, приятель, – вмешался Арчер. – Уж кому знать, как не мне. И уже слежавшийся. Если мы находились в подвале, то далеко не нового дома. Что наводит меня на другую мысль. Туалет и раковина. Никаких проблем со стоком. Вода уходила мгновенно. Это для подвального помещения удивительно. Вероятно, дом находится на вершине или склоне холма.
И снова инициативу в разговоре взял на себя многословный Пэйкфилд:
– Мне кое-что пришло в голову. После того как вы призвали нас вспомнить все до мельчайших деталей. До самых ерундовых и внешне не относящихся к делу подробностей. Это как раз можно отнести к подобной категории мелочей. Вы, вероятно, удивитесь, но я – человек сентиментальный. Мне нравятся памятные вещицы. Отправляюсь на отдых и непременно привожу с собой что-нибудь эдакое… Короче, в том месте мной овладело сходное желание. Если я выберусь отсюда живым, подумал я, то мне хотелось бы иметь нечто, чтобы повесить в рамочке у себя в кабинете или положить на каминную полку. И тогда я припрятал одну из чайных ложек. Столовые приборы и посуда там были самые простые, дешевый ширпотреб.
– Но у вас ее забрали, сэр?
– Да, когда мне сделали инъекцию и я отключился, она лежала у меня в кармане. А вернувшись домой, я ее не обнаружил.
Арчер усмехнулся:
– Как с моим перышком. Я нашел его на полу гостиной после того, как принесли еду. Сунул в карман, чтобы сохранить на память. Но оно тоже потом исчезло.
– Какое это было перо, сэр?
– Вроде тех, что используют на рыбалке. Небольшое перышко из горлового оперения птицы. Я ведь сам в юности держал голубятню. Но не стану даже гадать, какой птичке оно принадлежало. Оно было серовато-бурое.
– Ясно, что они тщательно обыскивали нас, когда усыпляли, – сказал Пэйкфилд. – А о той ложке я сейчас очень жалею. Со временем я бы показывал ее своим детям как памятную реликвию.
– Хочу спросить вас теперь о другом, сэр, – обратился Буш к Пэйкфилду. – Вы обмолвились прежде, как слышали нечто через один из динамиков. Не могли бы мы поговорить об этом подробнее?
– Да, конечно. Очевидно, что связь через тот динамик была двусторонней. Нижний громкоговоритель служил для передачи записанной музыки. Мне показалось, будто записи домашние. Банальная пошлятина, уже набившая оскомину. Днем и ранним вечером ее можно было слушать, стоило только нажать кнопку. Верхний динамик молчал, пока они не включали его сами. Раздавался щелчок тумблера, и через несколько секунд мужчина – это всегда был только мужчина – начинал говорить. И однажды произошло нечто непредвиденное. Мужчина завел свою речь о том, что сейчас подадут пищу, а мне следует перейти в маленькую комнату, как вдруг его что-то прервало. И я услышал, как он произнес какие-то злые слова… Нет, скорее, раздраженные. Как возглас, когда вы отмахиваетесь от осы. И еще послышались звяканье и шелест. А вскоре и он продолжил говорить.