Замедляясь, река оттеснила тела от утеса к противоположному берегу. Гримстер, борясь с течением и тяжестью воды в сапогах, начал искать опору. В пяти футах от берега он нащупал дно и, волоча за собой Коппельстоуна, начал пробиваться к берегу. Полуживой после удара в лицо, Коппельстоун на мгновение заставил Гримстера вспомнить смутную фигуру льва в Вуберне, который тащил через дорогу Гаррисона.
Гримстер добрался до берега и вытащил свою жертву по травянистому склону на поле. Коппельстоун, постанывая, неподвижно лежал на земле. Гримстер опустился рядом на землю и, сцепив руки, ударил Коппельстоуна в висок. Потом схватил мокрый край правого кармана и оторвал его. Он заметил, что Коппельстоун убрал туда ключ от наручников, когда его заковывали в клетке. Клапан кармана отлетел в сторону, на землю вывалился ключ – и черная картонная коробочка, хорошо знакомая Гримстеру. Он поднял коробочку и неуклюже запихнул в собственный карман, потом подобрал ключ, зажав его в правой ладони. Из-за реки донесся крик – это был Крэнстон; впрочем, ему требовалось время найти переправу. Крепко зажав ключ, Гримстер перекатился на спину и высоко задрал ноги. Вода из сапог хлынула на него потоком; он поднялся и побежал к далекой железной дороге.
Он бежал и чувствовал не восторг и не торжество, а только неизбывную целеустремленность. Он убьет сэра Джона. Ничто его не остановит. Снова перед глазами мелькнул лев, уносящий Гаррисона. Гримстер с холодной отрешенностью понял, что стал зверем. Он хотел лишь одного: выследить и убить; пока он не убьет, не будет ему покоя, не сможет он вернуться к жизни и найти себе место.
Он преодолел проволочное ограждение перед железной дорогой, пересек пути и перебрался через ограждение на той стороне. Там сел в высокой траве и дал дрожащему телу несколько минут – успокоиться. Затем, крепко стиснув ключ зубами и подняв руки, начал работать ртом и запястьями, чтобы попасть ключом в замок.
Освободившись от наручников, Гримстер зубами развязал узел на веревке. Поднявшись, снял пиджак и рубашку и выжал их. Потом снял сапоги и проделал то же самое с брюками.
Через несколько минут он достиг шоссе Эксетер – Барнстейпл и двинулся по дороге в долину. Сейчас он был в безопасности. Крэнстон перейдет через реку к Коппельстоуну. Им потребуется время, чтобы добраться до Хай-Грейнджа; там они позвонят сэру Джону, чтобы получить инструкции, а сэр Джон почти наверняка спустился к реке за отелем – час он будет рыбачить. Если они захотят получить помощь полиции, понадобится вмешательство сэра Джона – это означает дипломатические объяснения, по крайней мере с начальником полиции графства, прежде чем что-то будет сделано. Получив сообщение, сэр Джон тут же упакует вещи и вернется из отеля в Хай-Грейндж. Он поймет, что в отеле оставаться опасно, пока Гримстер на свободе. Есть только одна надежда завершить дело быстро – добраться до отеля, прежде чем сэр Джон уедет. Если не повезет… что ж, тогда придется думать снова. Но пока что ему везет. На отдыхе сэр Джон – раб привычек, после ужина он обязательно спускается к реке. Гримстер взглянул на небо. Стемнеет через полчаса. Сэр Джон будет рыбачить, пока не угаснет свет.
Гримстеру все еще везло. Ярдах в пятистах по дороге у ворот на поле был припаркован фургончик. Подойдя, Гримстер увидел на поле человека, пасущего овец. Ключ зажигания был в замке. Гримстер скользнул на сиденье и тронулся. До «Лиса и гончие» пятнадцать минут езды.
Гримстер припарковал фургончик под навесом рыболовной лавки и посмотрел на машины, выстроившиеся перед гостиницей. Среди полудюжины автомобилей стоял и черный «даймлер» сэра Джона. Значит, он или в гостинице, или спустился по полям за гостиницей к реке.
В это время года здесь останавливались только постоянные посетители; они не просто приезжали каждый год в одно и то же время, но и занимали одни и те же номера. Только в двух номерах были ванные – на первом этаже и на втором. Оба номера были двухместными, и сэр Джон всегда брал верхний, выходящий окнами на внутренний двор, потому что в последнюю неделю его отпуска к нему обязательно присоединялась жена.
Гримстер прошел в двери и поднялся по лестнице. Никто бы не обратил внимания, что он в болотных сапогах. Дверь в комнату отдыха была открыта – там несколько человек пили кофе. Гримстер прошел к номеру сэра Джона. Проблемы с ключом не возникло – в гостинице просто не было ключей. Только изнутри номера можно было задвинуть щеколду и уединиться. Гримстер знал об этом, потому что несколько раз в прошлом приезжал сюда из Хай-Грейнджа к сэру Джону.
Еще снаружи он убедился, что в номере нет света. Он открыл дверь и вошел. Одна постель была разобрана на ночь. На приготовленной кровати лежала записка: «Пусть сэр Джон позвонит в Хай-Грейндж как только появится. Срочно».
Гримстер положил записку, задернул шторы и сел в кресло в дальнем углу комнаты. Он достал из кармана картонную коробочку, включил на несколько мгновений настольную лампу и рассмотрел шприц – тот был полон. Гримстер положил шприц на туалетный столик рядом с собой. По окну вдруг забарабанили капли дождя, и хлынул ливень. Во двор въехала машина, раздались голоса и лай собак.
Гримстер сидел в темноте и ждал; напряжение и усталость покидали его. Он провел рукой по лицу – лоб ныл от удара в лицо Коппельстоуну. Коппельстоуну, который помог Гаррисону заманить его в ловушку, который сделал это, возможно, потому что ненавидел Департамент. После смерти сэра Джона Коппельстоун станет главой Департамента, но протянет недолго. Сознавая это, он постарается принести вреда как можно больше и как можно быстрее. Коппельстоун, как и сам Гримстер, нацелен на разрушение. Они оба, придя в Департамент, ощущали гордость, от того, что попали в маленький элитный отряд – работа поначалу привлекала и манила, затем потребовала холодной, нечеловеческой преданности и, наконец, поскольку им не удалось придушить в себе человечность до конца, стала отвратительной, так что каждый из них по-своему должен был выбирать – уничтожить или бежать. Хотя сэр Джон ни намеком этого не выдавал, Гримстер знал, что он сам испытывает примерно те же чувства. Но, попав в ловушку, из нее так просто не выберешься.
Из коридора донеслись шаги; кто-то остановился перед дверью номера, коротко кашлянув. Дверь открылась, загорелся свет, и в комнату вошел сэр Джон в зеленых резиновых сапогах. Он прошел прямо к кровати, увидел записку и поднял ее. Затем обернулся, когда Гримстер встал и подошел сзади.
Они оказались лицом к лицу – молодой с разбитым, окровавленным лицом и старый, с морщинистым лицом, бледным, исчерченным сосудиками, с седыми усами все еще в капельках дождя. Они были одного роста, и когда-то сэр Джон, видимо, был так же силен и крепок, как Гримстер. Сэр Джон быстро прочитал записку, которую держал в руках, и снова перевел взгляд на Гримстера. Смяв бумагу в желтушном кулаке, он тихо спросил, покачивая головой:
– И что, по-вашему, я буду делать, Джонни? Молить о пощаде?
– Не будете.
– Нет. В отношении вас я потерял это право давным-давно. И не важно, как могло бы сложиться, все когда-нибудь кончается. – Сэр Джон пожал плечами.