Тяжёлый кулак пришёлся прямо в челюсть. Антон пошатнулся. Пытаясь сохранить равновесие, он ухватился за негритёнка, и они вдвоём полетели на пол.
Звон стекла. Крик. Глухой звук ударов. Визг девчонок. Мобильный телефон в руках у Никиты. «Ах ты сволочь!» Тяжёлая подошва ботинка, смачно вдавившая аппарат в паркет. Треск.
– Так их! Бей! Уроды! Извращенцы! – войдя в раж, кричала Света.
Антон уже поднялся и пытался ретироваться в столовую.
Заметив его манёвр, Света в исступлении схватила бутылку и ударила его по голове. Юноша обмяк и повалился на пол.
Всё разом стихло. Струйка крови, смешавшаяся с красным вином. Слипшиеся волосы. Запрокинутая голова. Неестественно белое обнажённое тело. Взгляды были прикованы к нему. Все думали об одном, но никто не решался подойти. Напротив, невольно расступились.
«Я его убила», – подумала Света и поразилась своему спокойствию. «Я убила его», – мысленно повторила она, но смысл происшедшего так и не дошёл до неё окончательно. Она ещё не чувствовала ни ужаса, ни боли, находясь под наркозом шока.
Как заведённый автомат, она стала безотчётно и хладнокровно собирать свои вещи. Все застыли в оцепенении, точно обратились статуями вместо разбитого негритёнка. Света была единственной живой душой среди безжизненных восковых манекенов.
– Братва, смываемся! – наконец произнёс Кол ян.
Света методично проверила, всё ли она взяла, и неторопливо направилась к выходу, прижимая к себе ворох одежды. Уже возле двери она обернулась. Антон со стоном пошевелился.
Жив!
Только теперь на Свету нахлынули чувства, и её пронзил ужас от сознания трагедии, которая могла произойти, но которой она, к счастью, избежала. Девочку охватила дрожь.
Она не думала, куда её вели. Она просто бежала вместе со всеми, чтобы оказаться как можно дальше от этого проклятого места. Лишь очутившись в каком-то пустом сарае, девочка словно очнулась от забытья. Кол ян протянул ей бутылку.
– Глотни, согреешься.
Холод был ни при чём. Свету сотрясала нервная дрожь. Её тошнило при одном взгляде на спиртное, но в кино, чтобы расслабиться, непременно пили. В надежде, что от этого станет легче, девочка покорно взяла бутылку и сделала пару глотков. Жидкость обжигала, разливая по телу тепло, но лучше не стало.
– Ну ты крутая, – одобрительно сказал Колян. – Я сначала думал, ты его гробанула.
– Я хочу домой, – бесцветным голосом произнесла Света.
– Подожди, до первой электрички два часа. Время ещё есть.
Света глянула на скомканную одежду.
– Отвернитесь, мне надо одеться.
– Это пока что ни к чему. Я же говорю, у нас есть время, – многозначительно повторил Колян, расстегивая пояс на брюках.
У Светы перехватило дыхание от сознания беззащитности перед тем, что неотвратимо надвигалось на неё. Ей некуда бежать и не у кого просить защиты.
– Но ты ведь обещал, – пролепетала она. – Ты сказал, что вы не тронете меня и проводите до дома. Ты обещал! – она в отчаянии перешла на крик.
– Так это было до того, как ты нас в историю вляпала. Лично мы этим лохам морды чистить не намеревались. Забрали бы твои шмотки и отчалили культурненько. А теперь с тебя плата причитается. За услугу.
– Нет, пожалуйста…нет…нет… – как заклинание, повторяла Света, прижимаясь к стенке сарая.
– Ну чего ты так вздёрнулась? Мы же не ублюдки. Если будешь тихо себя вести, то будешь только моей девчонкой, ясно?
Замызганные стены. Голая лампочка под потолком. Тусклый свет. Парень со спущенными линялыми джинсами. И она, распятая на грязном матрасе, точно препарированное насекомое.
Каждый смотрит своё кино. Но почему же никто не крикнет: «Стоп мотор! Снято!»
Лена понуро брела по аллее парка, загребая ногами опавшую листву. Осенний ковёр, устилавший землю, побурел и потерял первоначальную яркость. Облысевшие деревья стояли сиротливо и печально. Листья сухо шуршали под ногами.
«Всё когда-нибудь кончается», – мрачно подумала Лена.
Но почему? Почему это должно было случиться с ней, в их семье? Всё казалось незыблемым. Жизнь текла по давно установленным правилам: рутина будней, всплески праздников. И вдруг привычный мир стал распадаться на куски. Лена впервые осознала, что нет ничего прочного и неколебимого. То, что вчера было само собой разумеющимся, теперь рушилось, корёжилось, превращалось в ничто, в химеру семейного счастья.
Впервые услышав о разводе родителей, Лена подумала, что это шутка. Она привыкла, что их семья считалась образцовой. Не так часто родители ссорились и никогда подолгу не дулись друг на друга. И тут как гром среди ясного неба! Постепенно то, что она приняла поначалу за неудачный розыгрыш, обретало уродливый оскал реальности.
Кто бы мог подумать, что отец впадёт в маразм и влюбится! Его подружке было не больше двадцати пяти. Конечно, в свои сорок с хвостиком мать в сравнении с ней явно проигрывала. К тому же неверность отца её как-то сразу сломила. Она перестала следить за собой, и от этого пропасть между ней и соперницей только увеличилась. Ну и глупо. Ей бы сейчас накупить модных шмоток и косметики, а не ходить с заплаканными глазами, превращаясь в старуху.
Лене было жалко мать и ужасно жалко саму себя. Она безумно любила отца и не могла представить, что его больше не будет в их квартире. Даже если продолжать часто видеться, всё равно это не то что по утрам нестись наперегонки в ванную чистить зубы, спорить, какую телевизионную программу смотреть, а потом, устроившись на диване, болтать о всякой всячине, забыв про телевизор. Нет, она не может жить без отца.
В последнее время Лена чувствовала, что отец избегает её. Может, ему неловко. Они пока ещё жили в одной квартире, но поговорить с ним наедине никак не удавалось. Утром Сергей Викторович уходил на работу прежде, чем Лена успевала позавтракать, а вечера проводил со своей подругой и являлся за полночь. Посиделок вдвоём во время маминых дежурств в больнице больше не предвиделось, а Лене, как никогда, нужно было с ним поговорить.
Лена соврала, что у неё дежурство, вышла из дома ни свет ни заря и в ожидании отца уныло подпирала стену подъезда. Она могла бы выйти вместе с ним, но не хотела лишний раз ранить мать.
Дверь хлопнула. Увидев дочь, Сергей Викторович растерялся.
– Почему ты не в школе?
– Ждала тебя.
В желудке у него неприятно защемило. Он знал, что она, так же как и её мать, будет уговаривать его остаться. Как будто уйти легко. Ему и без того невыносимо смотреть в глаза дочери и видеть, как тайком плачет жена. К тому же все знакомые, будто сговорившись, твердили, что он делает глупость, призывали опомниться и подумать, какая у него идеальная жена. Он и сам это понимал. Да, она хорошая хозяйка, с прекрасным вкусом, умеет держаться в обществе, но что он мог поделать со своими чувствами? Как объяснить дочери, что при всём уважении к жене, может быть, лучшей из жен, Наденька, ворвавшись в его жизнь, перевернула всё. Она была последним лучом, последней любовью. Даже само имя её было символично – Надежда. Он не думал, что ещё раз испытает такую страсть. Её молодость заражала, делала и его моложе, энергичнее. Он не мог отказаться от неё, это было выше его сил.