В супружеской беседе образовалась пауза – в холле появились небезызвестная Фьеметта, Оля-Лиза и покрытый мелкими кудрями по самые плечи с помятым ото сна лицом мужчина лет сорока.
– Истомин, – представился он отдыхающим и рухнул на диван.
Оля-Лиза подошла к Тамаре, взяла ту за руку и скомандовала:
– Пойдем.
– Не могу. Я жду Машу.
– Твою? – строго переспросила девочка.
– Мою.
Тамара не оправдала надежд маленькой и беленькой, за что была жестоко наказана:
– Она не выйдет.
– Это почему это? – поинтересовался Виктор, с недоумением рассматривая Олю-Лизу.
– Она упадет в окно и умрет, – пообещала девочка и покинула холл.
Мальцевы переглянулись, а Фьяметта жизнерадостно закудахтала:
– Ой, не слушайте ее. Не слушайте. Она всех у нас хоронит.
– Да, – подал с дивана голос Истомин. – Даже меня.
– И меня, – еще более жизнерадостно поддержала разговор Фьяметта. – Так что вы не пугайтесь. Вот и Маша ваша пришла.
Наша Маша с надвинутой на глаза бейсболкой стремительно подскочила к матери и дернула за руку:
– Сказала?
– Что?
– Про Нину?
– Нет еще.
– Не говори пока. Ладно?
– А что случилось-то? – притворно тревожно переспросила дочь Тамара.
– Ниче…
– Тогда почему не говорить?
– А то ты не понимаешь? – злобно прошипела девочка.
Мальцева, сузив глаза, прошипела не с меньшей нежностью:
– А ты бы объяснила.
– А чего тут объяснять? – уходила от ответа Маруся.
– Нечего разве?
– Нет, – отрезала Машка и начала с нарочитой заинтересованностью разглядывать стенд с объявлениями для отдыхающих.
– Вета, – в очередной раз окликнула обладательницу «муравейника» Тамара, – а где Нина?
Маруся вздрогнула и напряглась.
– Где может быть Нина?! Моет номэ́ра.
Вмешался Заур с пальмовым веслом, служащим мухобойкой:
– Даме нужна Нина? Нина на третьем этаже – убирает номэ́ра.
– Не ждите меня, – бросила Мальцева своим и направилась к лестнице.
– Мама! Я с тобой, – рванула следом Маруся.
– Даже не думай! – отмахнулась Тамара. – Я быстро!
Поднявшись на третий этаж, Мальцева обнаружила в конце коридора вывалившийся из последнего номера зад Нины. Та мыла полы вручную. Боковым зрением Тамара узрела выглядывавшую из-за лестничной двери дочь.
– Ни-и-ина! – позвала женщина горничную. – Подойдите ко мне, пожалуйста.
Нина засеменила на человеческий голос, вытирая мокрые руки о грязный халат непонятного цвета. Подойдя к Тамаре, женщина с выражением странной радости на лице старательно закивала головой. Мальцевой стало не по себе. Перед ней раскачивалось странное существо со старым детским лицом и улыбалось полубеззубым ртом:
– Че надо?
Тамара догадалась: «местная дурочка», и не нашлась, что сказать.
– Че надо? – облизнулась Нина и поправила халат на груди. – Бумажку?
– Какую бумажку? – опешила Тамара.
– Жопу подтирать! – расхохоталась Нина, брызгая слюной.
Мальцева увернулась и на весь коридор заявила:
– Вот что, Нина…
В этот момент Маруся, забыв о конспирации, завопила:
– Ма-ама!
– Вот что, Нина…
Та заискивающе уставилась на отдыхающую.
– Сегодня в нашем номере убираться не надо.
– Нину будут ругать, – плаксиво сообщила горничная о себе в третьем лице.
– Не будут, – заверила ее Тамара и протянула пятьдесят рублей. – Завтра уберетесь.
– Завтра?
– Завтра, – пообещала Мальцева горничной и погрозила той пальцем. – Слышите меня, Нина? Завтра.
– Завтра, – миролюбиво согласилась женщина, хлопнула по карману с пятидесятирублевкой и направилась в другой конец коридора, бормоча себе под нос: «Завтра… Завтра…»
Маруся четко обозначила свое месторасположение в пространстве и схватила мать за руку:
– Почему ты не разрешила ей убираться?
– А зачем? Ты же убралась. – Тамаре надоело играть в прятки. Она чувствовала себя разбитой.
– А деньги зачем дала?
– Жалко стало.
– Поня-а-атно, – протянула Машка. – А почему она такая?
– Какая?
– Ну вот такая… странная: улыбается все время.
– Потому что дурочка.
– Дурочка?
– Больная дурочка, – подытожила Мальцева и ускорила шаг. – Неполноценная. Больная.
– А почему так бывает?
– А по-разному, Маруся. Обычно рождаются…
– А если у тебя ребенок родится? – всерьез обеспокоилась девочка. – Вдруг?
– Никаких вдруг, дурында! Не сваливай в следующий раз с больной головы на здоровую.
– На больную, – поправила Машка и погладила мать по руке в знак особой благодарности.
Двери в столовую, как водится, были забаррикадированы двумя колченогими стульями эпохи советского модерна. Пансионатцы, разбившись на группы, оживленно кудахтали, обмениваясь скудными новостями. Некоторые из них со свойственной для абхазского климата горячностью обсуждали нерасторопность работников столовой и отчаянно возмущались, логично соотнося стоимость услуг и несоответствующее данным услугам качество. Так обычно вели себя вновь прибывшие. Старожилы рассредотачивались под пальмами на отлакированных мокрыми плавками пеньках и обмахивались, чем придется, в плотной духоте.
– А где папа-то? – поинтересовалась Маруся.
– Не вижу пока, – ответила той мать и направилась к пустующему пеньку.
– Ты куда?
– Посижу, пока не откроют.
Машка присела рядом и приготовилась ждать. Ждать пришлось недолго: шумная компания молодых людей лихо отодвинула стулья в сторону и ничтоже сумняшеся ввалилась под своды деревянного здания.
– Пойдем, – скомандовала девочка и соскочила с пенька.
– Пусть все войдут. Минутой позже – минутой раньше: какая разница?
– Как это – какая разница?! – возмутилась Маруся и направилась к столовой.
Мальцевой было лень двигаться, и она всерьез задумалась о том, не пропустить ли обед. Как правило, невкусный.
У входа в столовую Машка обернулась и махнула матери рукой: