И Люба почувствовала его взгляд, и подняла голову, и, словно дождавшись разрешения, стала уверенно пробираться к мужу, невзирая на косые взгляды присутствующих. Вильский моментально ощутил, как напряглась сидевшая рядом с ним Вера, и оценил выдержку дочери: она не сказала ни слова, хотя наверняка бы могла. Евгений Николаевич поискал глазами Желтую, но от нее никакой опасности тоже не исходило. Женечка Швейцер слишком любила Николая Андреевича, чтобы омрачить его уход в мир иной открытым выражением недовольства. Сюрприз могла организовать только Кира Павловна, но Евгений Николаевич почему-то был уверен, что и она удержится в рамках.
Так и получилось. Люба встала у Вильского за спиной, положила руку на плечо и тут же убрала. Одного прикосновения было достаточно: Евгений Николаевич почувствовал, как пошло тепло – от плеча к сердцу. Ощущение было столь явственным, что в сознании Вильского всплыл образ нарисованного детской рукой человечка с заштрихованным туловищем.
Евгений Николаевич, обернувшись, с благодарностью посмотрел на свою Любку, но сесть жене не предложил и, смутившись, быстро перевел взгляд на строгое лицо отца.
«Вот так вот, – донесся до него голос Киры Павловны. – Такой был человек… Если что не по его, пиши пропало». «О ком это она?» – подумал Вильский и искоса посмотрел на мать – Киры Павловны рядом не оказалось. Евгений Николаевич покрутил головой и обнаружил ту стоявшей рядом с Любой. «А каково мне? – жаловалась Кира Павловна Вильская, зацепившись за рукав Любиного жакета. – Один – спичка, другой – спичка. Не жизнь – пожар».
«Война закончилась», – понял Евгений Николаевич, и слезы подступили так близко, что глазам стало горячо. Все, что происходило дальше, в деталях помнила только Вера, но у нее было свое видение ситуации, и оно принципиальным образом отличалось от тех версий, которых придерживались все остальные.
В реальности же больше всех пострадала своевольная Кира Павловна, умудрившаяся на похоронах мужа примириться с той, которую и Женечка Швейцер, и Нютька, не говоря уж о строгой Вере, договорились считать виновной в смерти Николая Андреевича, хотя какое отношение Люба имела к уходу старшего Вильского, никто сказать не мог. Просто так было проще.
– Вот и целуйся со своей Любой, – советовала бабушке младшая дочь Евгения Николаевича, явно повторив подслушанные слова взрослых.
– Нютька! Бесстыдница! – ахала Кира Павловна. – Еще ты мне указывать будешь!
– Она воровка! – стояла на своем Вероника, думая, что защищает честь оставленной отцом матери.
– Нельзя так, Нютя, – вмешивалась Анисья Дмитриевна и грозила любимой внучке высохшим пальцем.
– А ты вообще ни нашим, ни вашим, – моментально нашла ответ Вероника и сдвинула брови к переносице.
– Поговори еще! – топнула ногой Кира Павловна. – Я вот Жене расскажу…
– О чем? – тут же спохватилась Нютька, быстро сообразив, что перегнула палку.
– Обо всем, – пригрозила бабушка. – Смотри-ка, – обратилась она к Анисье Дмитриевне. – Договорились. Сорок дней скоро, а они носа не кажут. Обиделись на меня… Предательница я у них, видишь ли.
– Предательница, – прошипела себе под нос Вероника и как ни в чем не бывало посмотрела на Киру Павловну, наивно предполагая, что та ее не слышит.
– Идем со мной, Нютя, – увела правнучку от греха подальше Анисья Дмитриевна и усадила за маленький кухонный стол, где с трудом умещались два человека. – Зачем ты так с бабушкой? – пытала она Веронику. – Разве ж так можно?
– А она зачем? – всхлипнув, поинтересовалась у прабабушки Нютька.
– А как же по-другому? – Анисья Дмитриевна пододвинула Веронике вазу с пряниками. – Неужели во злобе́ жить?
Нютька плохо поняла, чего от нее хочет прабабушка, и, нахмурившись, откусила полпряника.
– Ты, Нютя, помни… – Анисья Дмитриевна тщательно подбирала слова. – Ближе родителей у человека никого нет. Родителей уважать надо, любить. Беречь.
– Чего? – Вероника в изумлении уставилась на прабабушку: ее слова слишком уж отличались от того, что обычно она слышала в доме своей матери.
– Того, – старательно выговорила Анисья Дмитриевна. – Твоему отцу Бог судья, Нютечка. С него спросится. А Женя, что ни говори, хороший отец. Просто у них с твоей мамой судьба такая…
Для своенравной Вероники судьба родителей была не указ, прощать отца она не собиралась ни при каких обстоятельствах и даже всерьез подумывала, как наказать предателя, разумеется, ценой собственной жизни. По-другому у подростков и не бывает. Останавливало Нютьку лишь одно: впереди был день рождения, и отказываться от гарантированной порции счастья, пусть и подпорченного ветреным папашей, она не собиралась.
– Вот представь, – продолжала уговаривать строптивую девчонку Анисья Дмитриевна. – Не дай бог, что-нибудь с Женечкой случится, куда пойдешь?
Вероника в задумчивости взяла еще один пряник.
– К папе? – подсказала ей прабабушка.
– К тебе, – прикинулась бестолковой Нютька.
– А со мной что случится, к кому?
– К Верке…
– А с Верой? – Анисья Дмитриевна никак не могла расстаться с надеждой восстановить отношения между отцом и дочерью.
– А чего с ней-то случится? – возмутилась Нютька и вскочила со стула.
– Сядь, – усадила ее на место Анисья Дмитриевна. – Чего скачешь, как коза в околотке.
– Коза где? – заинтересовалась Вероника.
– Нигде, – рассердилась прабабушка, а потом расплакалась от постигшей ее неудачи. – Ну что ты какая упрямая, Нютька? И Вера! И Женя… Вон, – всхлипнула Анисья Дмитриевна и показала глазами в сторону комнаты, где расхаживала из угла в угол Кира Павловна, – тоже такая же. А сейчас вот локти кусает…
– Ничего я не кусаю, – выкрикнула из зала вдова Вильского, выдав себя с головой. – Указывать они мне с матерью будут, кого привечать, кого не привечать. Он… мой… сын! – провозгласила Кира Павловна на всю квартиру и хотела было продолжить, но Нютька ее перебила:
– А я твоя внучка!
– Ну и что?
– Ну и то! – гордо вскинула голову Вероника, и Кира Павловна увидела в ней маленькую себя. – Ну и то! Если бы тебя бросил дедуля, я бы всегда была на твоей стороне.
– А что он, дедуля-то, по-твоему, сделал? – подпрыгнула на месте неуемная Кира Павловна и встала как вкопанная. – Разве не бросил?
– Бро-о-о-сил, – заревела во весь голос Вероника и протянула полные, как у матери руки к бабушке.
– Ну и на чьей ты стороне? – мстительно поинтересовалась Кира Павловна, не давая себя обнять.
– На твое-е-е-ей, – провыла Нютька и наконец-то приклеилась к бабушке.
– Во-о-о-т, – погладила внучку по сотрясавшейся спине Кира Павловна. – А ты говоришь, тебя отец бросил! Вот меня Коля бросил. Навсегда. А этот чего? Просто живет в другом доме, а так тут, рядом. Да если б я могла выбирать!.. Поняла? – заглядывала она в Нютькины глаза.