Вот оно как обернулось. Отныне я буду регулярно посещать уроки химии с пятым и шестым классами. Для меня разработали хитрое расписание, которое позволяло мне, если быстро бегать, успевать впритык на все занятия. Все равно что путешествовать на поезде с пересадками продолжительностью в секунду на каждой станции.
– Ты справишься, – сказала мне мисс Баннерман и была права.
Дни шли, и я поймала себя на мысли, что с нетерпением жду этих безумных рывков между классами. Каким-то неясным и необъяснимым образом они заставляли меня чувствовать себя нужной.
Мое присутствие требовалось здесь, сейчас, в этот самый момент, а потом внезапно – в каком-то другом месте, и я неслась туда.
Ван Арк начала называть меня Молния де Люс, но я ее не поощряла. «Школьные прозвища пристают как банный лист, – однажды сказала мне Даффи. – Некоторых стариков кладут в гроб, а их друзья все равно продолжают называть их Липучка или Дубина».
Я припомнила слова Шекспира: «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет», но великий Уилл, должно быть, позабыл, какими жестокими и прилипчивыми бывают прозвища, которые дают однокашники. Я призадумалась, как его прозвали его друзья-студенты? Шейки? Квильям?
Или что похуже?
Об этом я думала, стоя в кровати на голове и положив ноги на стену. Я случайно обнаружила, что в такой позе мне думается лучше, потому что кровь приливает к мозгу.
Немногие часы, которые имелись в моем распоряжении, – это драгоценные часы темноты между пробуждением и временем подъема: единственный период, когда я могла побыть наедине с собой.
Я не забыла о трупе в камине: у меня просто не было времени подумать об обгоревших костях, стиснутых пальцах, – по крайней мере, до настоящего момента.
Где-то в тайниках моего мозга высвободилось воспоминание и со щелчком встало на место в моем сознании.
Металлический медальон! Я же взяла его у трупа и сунула в карман!
Я опустила ноги и соскочила с кровати. Потянулась к правому карману в жакете моей школьной формы, который я – вопреки запретам – вешала на стул. Слава небесам, мисс Фолторн этого не видит.
Карман был пуст. Я проверила второй.
Ничего.
Погоди-ка! Когда тело вывалилось из камина, я была одета в то, в чем приехала в Канаду: юбку, блузку и джемпер.
Все это висит в шкафу.
Я затаила дыхание, просовывая руку в складки своей старой одежды.
Слава небесам!
Я крепко сжала в ладони небольшой предмет.
Почти не задумываясь, я включила запретный электрический свет. Когда я осознала, что сделала, я внимательно прислушалась, до крайности напрягая свой сверхъестественно острый слух. Но в доме было тихо, как в деревенском склепе. Никто не издавал ни малейшего шума.
Кроме меня.
Я держала предмет величиной с сустав моего большого пальца.
Увеличительное стекло было бы подарком небес, но увы, увы! У меня его не было. Можно попытаться сымпровизировать с крошечным отверстием в листе бумаги…
Как же я забыла! Ведь тетушка Фелисити дала мне полезное распятие. Натуральный швейцарский нож в виде креста. Именно тот инструмент, что мне сейчас нужен, и он висит у меня на шее!
Взявшись за него, я вознесла благодарственную молитву святому Иерониму, покровителю очков.
Я вытащила вращающееся стекло и внимательно изучила предмет, держа его большим и указательным пальцами. Судя по его тусклой поверхности, мне придется прибегнуть к особым мерам. Придется подождать, пока я не улучу момент и не окажусь одна в химической лаборатории.
Эта штука явно имела лицо – это я определила сразу. И крылья!
Да, она похожа на завернутое тело – даже слишком. Я вспомнила знаменитую статую Джона Донна, которую мы видели в соборе Святого Павла, – настоятеля этого собора, который, как считалось, позировал для нее на смертном одре. Еще говорили, что это единственная статуя в соборе, пережившая великий пожар в 1666 году. Даже сейчас, почти триста лет спустя, на ней были заметны следы сажи.
В точности как изображение бедолаги Донна, эта крошечная крылатая фигурка пережила воздействие огня.
Совпадение?
Я очень надеюсь, что нет.
Я так глубоко погрузилась в изучение медальона через увеличительное стекло, что не услышала, как открылась дверь.
Я понятия не имела, что мисс Фолторн тут, пока она не заговорила.
– Что это значит?
Она произнесла эти слова медленно, ледяным зловещим тоном – должно быть, именно так змея обратилась к Еве в райском саду.
Со скоростью света я уронила медальон в карман халата и припрятала его в складках носового платка.
– Что у тебя там?
– Ничего, мисс Фолторн.
– Чепуха! Что это? Дай сюда.
Наступил знаменательный миг – момент истины, пан или пропал, как говорят тореадоры.
Или, в моем случае, момент лжи.
– Пожалуйста, мисс, это мокрота, – ответила я, доставая платок из кармана и протягивая ей для проверки. И изобразила на лице выражение замешательства. – Кажется, я сильно простудилась.
Для пущего правдоподобия из глубин своего организма я исторгла довольно убедительный кашель и выплюнула воображаемое нечто на платок.
И снова протянула его ей.
Чтобы играть в такие игры, требуется определенная доля смелости: умение блефовать в сочетании с детской невинностью, и я в этом довольно хороша.
– Убери эту гадость, – с отвращением сказала мисс Фолторн и резко переменила тему разговора: – Почему у тебя горит свет?
Я чуть не ляпнула: «Мне показалось, что я кашляю кровью, и решила посмотреть», но что-то подсказало мне придержать коней.
– Я встала пораньше, чтобы написать сочинение о Уильяме Палмере, – ответила я, утирая рот напоследок и показывая на тетрадь и ручку, которые – хвала Господу! – лежали на письменном столе.
Мисс Фолторн ничего не сказала, но внимательно на меня посмотрела, и ее рубиновая булавка у горла поднималась и опускалась с гипнотизирующим постоянством. Вдох за вдохом.
– Я не могу спустить это тебе с рук, Флавия, – наконец объявила она, как будто пришла к неожиданному решению. – Ты понимаешь?
Я кивнула, изображая из себя саму покорность.
– Нам надо поговорить, – продолжила она. – Но не здесь и не сейчас. Утром, сразу после урока гимнастики ты пойдешь на долгую прогулку – одна! – и поразмыслишь о своем непослушании. Когда я решу, что с тебя довольно, посмотрим, что нам делать дальше.
Гимнастический зал являл собой глубокое гулкое ущелье высотой в несколько этажей. Некогда здесь была часовня с высокими каменными арками, утопленными ниже уровня пола проходами, позолоченными органными трубами и затейливыми гротами, но сейчас святым и мученикам на витражных окнах оставалось наблюдать только лишь за беспорядочно расставленными спортивными конями, параллельными брусьями, канатами и кольцами на цепях: все это на удивление напоминает комнату пыток в замке, куда нас однажды возили на экскурсию, когда я еще состояла в рядах девочек-скаутов.