Когда мой взгляд упал на шестое июля, внимание мое привлекло знакомое имя: Брейзеноуз К.
Кларисса Брейзеноуз.
Постойте-ка! Разве она не пропала несколькими неделями ранее? Ночью после бала изящных искусств? И не появилась снова два года спустя – по крайней мере, если верить словам Скарлетт накануне нашей поездки в лагерь? По совпадению, в этот же день я прогуливалась по кладбищу в обществе мисс Фолторн, а на следующий у меня был первый урок химии с мисс Баннерман.
Есть ли тут связь?
Где она была последние шестьсот с лишним дней? И кстати, где она сейчас?
Предположим, что Кларисса Брейзеноуз жива и не стала привидением, вряд ли это ее тело вывалилось из моего камина.
Чье же тогда?
В моем мозгу клубились мысли, словно змеи в яме.
Например, я до сих пор не видела ни единой записи о стирке белья преподавательского состава. Может, они должны сами стирать свои вещи, но насколько это вероятно? Любое учреждение с такой огромной прачечной, как мисс Бодикот, вряд ли откажет своим преподавателям в такой услуге.
Быстрый поиск на полках обнаружил том без пометок.
Ага! Вот оно: Фолторн, Паддикомб, Моут, Баннерман, Фицгиббон – вот они, школьные шишки во всей своей бельевой красе.
Я радовалась примерно секунд шесть с половиной, пока не обнаружила, что в этом гроссбухе нет никаких информативных деталей, в отличие от учениц. Здесь были просто списки вещей, что понятно, поскольку их владельцы не платили за услуги прачечной.
Но чего я ожидала? Пятен цианистого калия на подоле мисс Баннерман в даты, близкие ко дню гибели ее мужа? Вряд ли можно надеяться на подобное везение. В жизни так не бывает, да и в смерти тоже.
Единственной интересной вещью тут была повторяющаяся запись со словом «комбинезон» и именем Келли.
Наконец-то! Вот он, мой неуловимый К.: невидимый человек, который топит бойлеры – или чем он занимался, для чего ему был нужен доступ к прачечной. Человек, чьим ключом я только что воспользовалась, чтобы попасть сюда.
Я сразу же заметила, что Келли постоянно рвал свою одежду и пачкал ее травой, а также один раз дегтем и сырой нефтью.
Я стояла, держа по книжке в каждой руке, когда уголком глаза уловила какое-то движение.
Я резко повернулась и оказалась лицом к лицу со страшным здоровяком. Откуда он тут взялся? Войдя, я заперла за собой дверь, а второй вход в прачечную был через стальные двери в задней части помещения, которые, я это отчетливо видела, была закрыты на засов.
Должно быть, он все время был тут! От одной этой мысли у меня поджались пальцы на ногах.
– Что ты делаешь? – спросил он хрипло.
Меня чуть не сшибли с ног пары алкоголя.
Не надо было иметь мозги Шерлока Холмса, чтобы догадаться, что этот здоровяк предавался пьянству, спрятавшись за бойлерами. Его красные глаза рассказали остальное: это человек, который собирался провести воскресенье, отсыпаясь. По всему миру были сотни таких людей.
– Дверь была открыта, – произнесла я с ноткой укора в голосе – приемчик, которому я научилась от Фели. И помахала перед ним гроссбухом. – Я искала телефон мисс Фолторн. Я собиралась позвонить ей и стоять тут на страже, пока она не придет и не закроет прачечную. То есть, я имею в виду, что я ей уже позвонила и жду, когда она придет.
Тот факт, что сегодня воскресенье и что мисс Фолторн вместе со своим стадом находится далеко отсюда – в церкви, похоже, не имел никакого значения для этого пьянчужки. По крайней мере, я очень на это надеялась.
«Алкоголь невосприимчив к логике», – написал мой покойный дядюшка Тар в одной из своих многочисленных лабораторных записных книжек, хотя неизвестно, узнал ли он об этом на собственном опыте, в ходе химических наблюдений или просто сделал философский вывод, я никогда не могла понять.
– Нет, не надо! – прорычал мужчина, выхватывая книгу у меня из рук. – Здесь есть я. Если дверь открыта… – Он замялся, как будто не мог подобрать слово. – Это я ее открыл, ясно?
Его пропитанное алкоголем дыхание повисло в воздухе, отчего прачечная еще больше напомнила мне дантов ад. Я поймала себя на мысли, что жду, когда у него изо рта потечет лава.
Вот ты и оказалась, Флавия, в звуконепроницаемом каменном помещении наедине с рассерженным пьяным незнакомцем в три раза больше и тяжелее тебя: громилой, который пришибет тебя одним пальцем. И никто тебя не спасет. Ты одна – ум против силы.
– Должно быть, вы мистер Келли, – сказала я, протягивая руку.
Человек-гора попытался сфокусировать взгляд, переступая ногами для сохранения равновесия, и его красные глаза уставились на меня.
– Мисс Фолторн очень хорошо отзывается о вас, – добавила я, – и так часто о вас говорит, что мне кажется, будто мы уже встречались.
И невероятно – вперед вытянулась огромная черная рука-окорок и схватила мою ладонь.
– Как поживаете, мисс Флавия? Эдвард Келли меня зовут.
Меня охватило странное ощущение, и я внезапно увидела его беззащитным ребенком, стоящим перед учителем, который давно уже умер.
«Скажи «Как поживаете», Эдвард».
Он шаркнул ногами, и я поняла, что он давно, очень давно, с тех самых пор не произносил этих слов.
– Как поживаете? – повторил он, словно я не услышала, и его слова прозвучали высокопарно и неуклюже – непривычно для его вялого рта.
– Очень хорошо, благодарю вас, мистер Келли, – сказала я, отнимая руку. – Приятно познакомиться.
Не перегнула ли я палку? Возможно, да, но его реакция показала мне, что я выбрала правильные слова.
– Взаимно, – ответил он, вызывая в памяти старую общепринятую формулировку, – взаимно.
Он потихоньку трезвеет или мне кажется?
– Ну что ж, – сказала я, принимая инициативу, – вижу, нет необходимости беспокоить мисс Фолторн. Думаю, она уже идет сюда, так что я побегу и перехвачу ее по дороге. Она будет рада узнать, что все под контролем.
«Перехватить кого-то» – это фраза, которую я часто слышала в кино, особенно в устах Хопалонга Кэссиди, Рэндольфа Скотта или Роя Роджерса, и она казалась мне более подходящей тут, в Северной Америке, чем дома, в веселой Англии, где ковбойские разговоры случаются не чаще, чем вставные челюсти у кур.
Я шагнула к двери, Келли следил за мной печальным взглядом.
– Очень рада была познакомиться с вами, – сказала я, отчасти ради него, отчасти ради себя.
Мое отступление было настолько торжественным и спокойным, насколько я смогла его изобразить, и мне пришло в голову, что оставлять за собой окаменевших людей становится моей привычкой: сначала Рейнсмиты, теперь вот Эдвард Келли. Если я продолжу, скоро вся планета покроется статуями.