Как странно, что кто-то приехал сюда в такое неподходящее время. В академии мисс Бодикот не поощрялись посетители даже в дневное время суток, так что этот ночной визит или отъезд явно связаны с плохими новостями.
Кто-то заболел? Кто-то вызвал доктора? Если да, это не Райерсон Рейнсмит. Я знала его машину, и это была не она.
В салоне зажегся свет, и я увидела пассажира – мужчину. Не из академии мисс Бодикот. Он разговаривал с водителем.
Несколько минут спустя двери открылись и появились два человека. Даже в неверном свете уличных фонарей я узнала инспектора Грейвенхерста и сержанта ла Белля. Они поднялись по ступенькам, и парадная дверь открылась, отбросив на дорогу прямоугольник желтого света. В нем отразился силуэт женщины, но я не узнала ее.
Дверь снова закрылась, и крыльцо погрузилось в темноту.
Я тихо прокралась в коридор, оставив дверь в свою комнату приоткрытой. Слава богу, я еще не успела переодеться.
Инспектор и сержант ла Белль стояли прямо у входа. Они не сняли шляпы, значит, не собираются задерживаться. Лицом к лицу перед ними стояла мисс Фолторн, а рядом, словно мраморная статуя, застыла миссис Баннерман.
Обе женщины явно ждали полицию, потому что они сразу же открыли входную дверь.
Инспектор выступил вперед и что-то тихо сказал, я не расслышала, что именно. Мисс Фолторн снова открыла дверь, и все вышли наружу.
Я не хотела упустить ни малейшей детали, поэтому побежала на цыпочках обратно в комнату и бросилась к окну.
Инспектор Грейвенхерст, крепко держа миссис Баннерман за локоть, усаживал ее на заднее сиденье автомобиля.
Несмотря на внешнее проявление хороших манер, я понимала, что инспектор Грейвенхерст – не прекрасный принц, а миссис Баннерман – вовсе не Золушка.
Карета-тыква повезет их не во дворец на сказочный бал, а в сырую унылую камеру в продуваемом всеми ветрами полицейском участке.
Миссис Баннерман арестовали.
У меня было такое чувство, будто мое сердце сначала поджарили, а потом утопили в море. Во-первых, конечно же, из-за бедной миссис Баннерман, но также, должна признаться, из-за утраченных возможностей.
Это полностью моя вина. Мне следовало раньше расспросить ее о том, что происходило в мисс Бодикот за последние годы. Она наверняка проработала тут достаточно долго, чтобы знать, где закопаны все скелеты, если можно так выразиться.
Ранние утренние часы в химической лаборатории перед тем, как академия просыпалась, позволили нам сформировать связь, которая не могла бы появиться в классе или на игровом поле.
«Напрасно потраченное время, – подумала я. – Совершенно впустую».
Я не могу опрашивать студентов и преподавателей без того, чтобы еще больше усложнить свое положение.
Но раньше Флавию де Люс это никогда не останавливало.
«Никому не доверяй», – телеграфировала мне Гремли с помощью азбуки Морзе. И мисс Фолторн сказала то же самое – по крайней мере, до того как начала сама себе противоречить.
Гремли, во всяком случае, тоже член Гнезда, по крайней мере, она намекнула на это. Именно она сказала мне о первой миссис Рейнсмит. Но в автобусе она отдалилась от меня, и я без слов поняла, что она не хочет, чтобы нас видели вместе.
Кому же тогда мне доверять?
Скарлетт? Я задала ей загадочный вопрос о сэндвичах с фазаном, но она, как и Гремли, уклонилась и была явно напугана.
Может быть, инспектору Грейвенхерсту, но маловероятно, чтобы он доверил конфиденциальную информацию простой школьнице.
Мне вспомнился Уоллес Скруп, но я исключила его почти сразу же. Он поделился сведениями о древнем черепе, и все. По правде говоря, я дала ему больше информации, чем он мне, пусть даже она оказалась неверной. Если Кларисса Брейзеноуз, Уэнтворт и ле Маршан живы, я скормила ему утку. Интересно, он знает об этом?
В любом случае Уоллес вряд ли расположен и дальше делиться информацией.
Снаружи начал идти дождь: не ливень, но холодная изморось, которая благодаря конденсации и падающей температуре сразу же затуманила окно.
Я дохнула на стекло, затемняя вид на улицу и создавая пустой холст, на котором я могу нарисовать пальцем целый новый мир.
Я сделала это не думая, руководствуясь порывом, шедшим откуда-то изнутри.
Вот Бишоп-Лейси, вот Святой Танкред, а вот кладбище. Я изобразила несколько крошечных надгробий. Здесь нарисуем Хай-стрит и Коровий переулок, а тут Сапожный переулок и дом миссис Мюллет.
Боже мой, как мне ее не хватает!
Теплая слеза скатилась по моей щеке – и в унисон с ней снаружи по стеклу покатилась капля дождя.
Вот ее деревянный забор и старые розовые кусты, которые Альф подрезал по-военному аккуратно. Я чуть не начала всхлипывать, представив бельевую веревку, на которой сушились рубашки, печально хлопая на прохладном английском ветру, – отцовские.
Прачечная! Ну конечно! Ах я бестолочь! И я глупо заулыбалась.
Я утерла глаза тыльной стороной ладони и провела влажной рукой по окну. Не стоит оставлять ключи на виду, даже такие.
Кто хотел (Даффи наверняка знает), чтобы на его могильном камне начертали: «Здесь покоится тот, чье имя было начертано на воде». Китс? Йейтс?
Не могу вспомнить, но ведь именно этого он хотел, верно?
Сейчас утро понедельника: день стирки. Прачечная откроется рано, и я буду уже там наготове!
…Я вошла и заперла дверь. В сумраке раннего утра прачечная стонала и рычала, как спящий зверь.
Должно быть, Келли включил бойлеры вчера поздно вечером или сегодня рано утром, и теперь они шипели, как корзина разъяренных гадюк. Жара была уже почти невыносимая. К середине дня она станет просто убийственной.
Я положила записку, написанную заранее, в центр стола, за которым работает Мардж. Она не сможет ее не заметить.
Для этого мне потребовались значительные мыслительные усилия и изрядное количество крови. Надеюсь, оно того стоит.
На ощупь в полумраке, руководствуясь светом контрольных лампочек, я обошла центральный бойлер и приблизилась к лестнице, которую заметила во время своих прошлых визитов. Взявшись за перила и поставив ногу на нижнюю ступеньку, я подтянулась и полезла наверх.
Занялась заря, когда я приблизилась к заиндевевшему окну в верхней части стены, сквозь которое сочился болезненный оранжевый свет, отбрасываемый уличным фонарем. Я вдохнула острый запах влажности.
Добравшись до верха лестницы, я ступила на дорожку из перфорированного металла, которая окружала все помещение и располагалась сзади и выше бойлеров. Огромные вентили, некоторые покрашенные в красный цвет, гудели, словно морские утки на громаде затонувшего лайнера.