— И отомстим за брата. Как Ленин? — усмехнулся Дамир. — Ну-ну… А то бы я тебе помог. Рыжий, честный и влюбленный. Это моя любимая сказка. Ладно. — Дамир протянул Петрову руку и улыбнулся. — Привет Тутте Ларсон.
— Она меня бросила, — грустно вздохнул Петров и руку принял.
— Так вернуть? Не проблема… Такому хорошему лису обязательно нужна курочка. А?
— Я не верю в благородных разбойников, — твердо ответил Петров и отошел.
— И правильно делаешь. И посему если ты сунешь нос в жизнь моей Наташи, то твоя Тутта Ларсон как-нибудь не дойдет до дома. Ты меня понял?
— Давно. Я вас давно понял, — кивнул Петров. — А если убьют и ее?
— А давай подождем. Подождем, посмотрим… Убьют — другой разговор. — Он помолчал и добавил тихо: — Разорву. Зубами. Ну вот и все. — Дамир сел в машину и уже оттуда, с мягкого сиденья, спросил: — Подвезти?
— Нет. — Петров мотнул головой и сделал пару прыжков на месте. Не то чтобы он замерз, но кровь застоялась. — Счастливого пути, — сказал он сквозь зубы, сожалея о месте прокурора, которое ему бы так подошло. Особенно в нынешних обстоятельствах.
— Слышь, сыщик. — Дамир опустил стекло и высунул хитрую физиономию. — Тут вот какое дело. Глебов замуж им всем предложил. Может, очень высокая конкуренция получилась?
— Всем? — Петров схватился за блокнот и открыл страницу с гробиками.
— Староваты они, а? На девок у него уже денег нет. Вот и подумай…
— Ой, подождите, — встрепенулся Петров. — Так вы думаете, что он вышел из-под вашего контроля и создал свою мафию, захотел подмять под себя заводы, фабрики, мэрию, губком, мосты, телеграфы и железнодорожный транспорт, казино, спортивные клубы, проституцию и…
— И фабрику игрушек, — огрызнулся Дамир, и машина плавно тронулась.
— И фабрику игрушек… И доходные дома… Только почему бы ему сразу не жениться на Наталье… Непонятно. Совершенно непонятно, — пробормотал Петров и, тяжело шаркая подошвами по асфальту, погреб домой. Он был одиноким, а значит, свободным, а значит, он мог себе теперь позволить ковырять в носу, есть с открытым ртом, чавкать и не чистить зубы на ночь. А ночью, ночью, он вообще мог себе позволить все, что угодно: храпеть, укутываться в одеяло, спать на чужой подушке и даже выносить мусор. Именно ночью, и в шлепках на босу ногу. Да, это была ранее не познанная свобода, она же — необходимость.
Он подошел к своему дому и был поражен слуховой галлюцинацией. Откуда-то сверху, с неба, из ангельских сфер раздался голос со знакомым жестким дребезжанием:
— Где ты шлялся?
— Нигде, работал я. Разве ты сама не знаешь? — прошептал Петров, открывая дверь подъезда.
— Леночка, он уже идет, — снова послышался голос, и Петров поднял глаза. На лестничной площадке стояла его матушка, и это не предвещало ничего хорошего. Скорее всего, она видела, как он портит ботинки, сутулится и не смотрит себе под ноги. — Он уже поднимается, деточка. И я сразу тебе могу сказать, что я на твоей стороне. Хоть он мне и сын, но я — на твоей стороне. Выгонишь его — и правильно сделаешь.
— Мама, — взмолился Петров. — Соседи же…
— А перед женой тебе не стыдно? Только перед соседями? Леночка, он стыдится. Ему стыдно… Мы победили. Мы его перевоспитали.
— Мама, войди в квартиру, или я не пойду домой.
— Он мне угрожает. Это хороший признак, это раскаяние. Он больше не будет… — Мама гордо удалилась, а Петров устало вздохнул: жизнь налаживалась.
— Пришел? — Лена стояла на пороге, а мама в приступе деликатности подглядывала из кухни. — Пришел, значит?
— Это вообще моя квартира, — буркнул Кузя и потупил глаза.
— Мама, он говорит, что это его квартира, — прокричала Леночка.
— Я слышу, детка, не волнуйся, я все слышу и вмешаюсь в самый критический момент. А почему он сейчас молчит?
— Я молчу, потому что меня достали. Все вы меня достали. И больше я не буду носиться как угорелый, потому что сейчас всех убивают по правилам, а судят только по исключениям!!! Все!!! Надоело!!! Пусть Глебов женится на ком хочет, пусть Дарья умерла от неосторожности, пусть Афина — птица. Надоело!!! Это все система!!! Я не буду!!!
— Леночка, скажи ему, что нам диссидентов в семье не надо, — возмутилась мама. — И скажи ему, что он может получить второе высшее образование и пойти работать бухгалтером. Это очень почетно.
— Леночка, скажи маме, что я не буду учиться, я уже весь седой.
— Ты рыжий, — возразила мама, опять же из деликатности не появляясь в коридоре.
— Он — голубой, — отрезала Леночка.
— Нет, рыжий, — выкрикнула мама. — И не спорь, мне лучше знать. Я его рожала. Ты лучше спроси, на ком это хочет жениться Глебов, а с цветами на знамени мы успеем разобраться…
— Да, на ком? — Леночка стояла, деловито подбоченясь, и не мигая смотрела на взбунтовавшегося Петрова. На ее, Леночкиной, памяти такие восстания заканчивались по-разному. Однажды, еще в институте, Петров попытался организовать борьбу за чистоту рядов и получение знаний без шпаргалок. Когда его не поняли, он ушел жить в библиотеку и был найден там только спустя полтора месяца, в книгохранилище, под стендом непереводной литературы на языке суахили. Выводить Петрова пришел лично декан, который тоже знал одно выражение на суахили и был готов обменяться с Кузей информацией. Когда в Москве объявился ГКЧП, Петров тоже не остался в стороне — он смастерил флаги и был пойман Леночкой на станции Дубовая, куда добрался в товарном вагоне, перевозившем муку. Но в целом бунтовал он редко. И имел строгое правило — не вмешиваться в личные дела и этнические конфликты. Так что Леночка могла быть спокойна — никакой Чечни, никаких измен. Максимум, на что был способен сегодняшний Петров, — это уйти в дворники и обеспечить им, труженикам, солидную юридическую поддержку. — Так на ком? — как можно мягче спросила Леночка.
— На всех. — Петров судорожно вздохнул и взял жену за руку. Он очень и очень соскучился. И это было главным. Это было самым главным, потому что без нее все остальное не имело смысла.
— Лена, почему вы молчите? — выкрикнула мама, так и не решаясь появиться на месте боевых действий. — Он тебя не бьет? Что вы вообще там делаете? Уже целуетесь? Так нельзя было сказать? Какие же вы эгоисты. Ну, ничего, ничего, я пройду деликатненько, оденусь себе и уйду, не отвлекайтесь…
Петрову было все равно. Теплая, пахнущая медом, травами и шампунем «Шварцкопф» Леночка мягко обвила его шею руками. Он втянул носом воздух и счастливо зарылся им, носом, в Леночкины волосы.
— Господи, Кузя, ну как ты ее держишь? Она же не бревно, а твоя жена. Руку можно опустить и ниже, — посоветовала мама и громко хлопнула дверью.
— Давай детей заберем, — предложила Леночка, когда они остались одни. — Сколько можно их у бабушки держать. В школу — через весь город. Ты же не хочешь больше этим заниматься, значит, дома станет безопасно. — Она вздохнула, и в этом вздохе было такое разочарование, что Петрову стало даже не по себе.