— Сколько человек было в автобусе? — устало спросила Наташа. Хотя при чем тут эти люди? Но Славик же не рассказывал им, что он едет забирать от клиента ее дочь. Или рассказывал? — И номера машин, пожалуйста. — Она вздохнула. Очень много лишней работы. Так много, что…
— Я не помню, — заорал Славик. — Скажи им, что в ту ночь я был с тобой.
— Не все время, — выдавил из себя Кирилл. — Но был. — Он старался не смотреть Наталье в глаза. А зачем, если этот малолетний придурок уже подписал всем смертный приговор. Правда, Кирилл-то подписал себе его сам.
Из деликатности и чтобы снять напряжение, Петров, именуемый Водкиным, аккуратно чихнул.
— Ты что, больной? — обиделась Наташа. — Сопли подбери!
— Вот-вот, — буркнул Славик, рассматривая ворот своей рубашки. — Кстати, у вас тут не во что переодеться?
— Разве что в халатик, — усмехнулся Кирилл. — Только его забрала Наташа.
— Вот и Жанна об этом. Лежит в палате и твердит: «Кто-то забрал халатик». И Даша тоже перед самой смертью разразилась фразочкой. Так это они вас, что ли, Наталья Ивановна, подозревают… Ничего, буду ходить в соплях… А почему вы молчите?.. Я что-то не так сказал?
Тяжелое молчание варилось, как сгущенка в кастрюле. Набухало, густело… И если его не прекратить, казалось, оно поглотит их всех — не вырваться…
— Что же вы молчите? — еще раз спросил Славик. — Что случилось?
Петров-Водкин затаил дыхание и готов был захлебнуться воздухом, лишь бы не нарушить следственного эксперимента. А в том, что это был эксперимент, он не сомневался ни минуты. И радовало его, что все рычаги были в руках милиции. Не всякому выпадает такая удача. Не всякому, только избранному — Леночка права. Последний следственный эксперимент такого рода Петров проводил в цехе по производству ситро. Он целую неделю прожил под лентой и пробовал все жидкости, разливаемые во все емкости. Никто, кроме него, не смог бы этого сделать. Ни у кого не было такой печени и такой головы. Это потом лавры победы над экономическим преступлением присвоил себе соответствующий отдел. А ему сказали: «Подумаешь!» Они не поняли, что оказаться в нужном месте, в нужное время — это было главным.
Последние пять минут Петров молчал, молчал уже из последних сил. Потому что он внимательно наблюдал за подозреваемыми. Он видел, как меняется в лице Кирилл, как сползает с лица бледность, как судорожно ходят скулы, он даже слышал постукивание зубов… Кирилл был похож на зверя… Еще мгновение… Еще мгновение…
— Передержал, — констатировал Петров, когда Кирилл бросился на Наталью Ивановну, схватил отвороты халата и стянул их крепко под самым подбородком.
— Я не убивал ее. Я не убивал Лялю. Не убивал, — то ли кричал, то ли шептал он. — Я не убивал. — И это было очень похоже на истерику, которую Леночка закатывала, когда не находила утром целых колготок. — Я не убивал, слышишь, ты…
Но самым неожиданным для Петрова было другое: синяя уже, но абсолютно спокойная Амитова тихо и твердо сказала: «Я знаю» — и наконец сняла пистолет с предохранителя…
Они убили его дочь.
Они вырастили его внучку.
Они стали его семьей.
Пятнадцать лет он ненавидел их так, что успел полюбить.
И все это было теперь бессмысленным…
Он знал, что это Кирилл. И покойная жена знала, что это Кирилл. А потому пришлось принимать самое сложное решение в жизни. Убитая мать и убийца-отец. С этим нельзя жить. Одной такой драмы было бы достаточно, чтобы мир перевернулся, разорвался. Глебов не мог этого допустить. Но и простить этого он тоже не мог.
Но Жанна не должна была умереть… Это было против правил. Это не входило в сценарий. Они не должны были так поступить с Жанной. Жена-покойница говорила, что он — Глебов — застревающая личность. Чистая правда. Чистейшая. Но без Ляли он прожил пятнадцать лет, зацепившись за месть. А что осталось у него теперь, без этой полюбившейся ему бабенки с полным отсутствием чувства юмора? Жанна не должна была умереть. Ну может быть, только пострадать так, как страдал он. Но — не умереть.
Стройная жизнь и скрепляющая ее идея поставить всех на свои места разрушилась. Потому что в палате интенсивной терапии лежала Жанна, которая не хотела возвращаться. Глебов знал, что она не хотела возвращаться к нему. Назло. Не исключено даже, что она встретит там кого-нибудь, кого нельзя будет у нее отобрать. Толика, например. Значит, оставалось закончить кое-какие дела и…
— Положи пистолет, Наташа. Он тебя уже не спасет. — Глебов стоял в дверях и спокойно смотрел на происходящее. — Все твои тайны известны всем.
— И Дамиру?
— И Дамиру… Кирилл, — Глебов брезгливо поморщился, — отпусти ее. Сядьте все. Ситуация вышла из-под контроля. И чтобы не было лишних движений — я приехал не один. Смотрите, ведите себя хорошо, детки… Отпусти же ее… — Он немного помолчал, подождал, пока Кирилл уберет руки от Наташиной шеи, а Наташа осторожно положит оружие на тумбочку, а Славик сможет сглотнуть слюну. Потом сказал: — Значит, так… — Он вдруг снова замолчал.
Опыт оперативника подсказывал Петрову, что все это плохо кончится. Он даже читал о том, что убийцы, загнанные в тупик, начинают вести себя неадекватно: они просятся в монастырь, перед этим расстреливая все, что попадется под руку. Впервые в жизни Петров пожалел, что подарил свой бронежилет теще. В качестве ватника.
— Мне больше незачем жить, — изрек наконец Глебов. — И вам — тоже.
— Может, я пойду? — спросил Петров, считая себя лишним на этом празднике жизни. — Мне молока купить надо.
— И вам — тоже, — повторил Глебов. — Ни Афине, ни Даше, ни Толику…
«Спиритический сеанс, — подумал Петров. — Вот оно, началось. Сейчас заставит всех молиться». Будучи профессионалом, Петров прикинул, что на Глебова можно было повесить убийство двух-трех депутатов, но, к сожалению, не всегда сбывается все, о чем мечтается.
— Никому. Двадцать лет назад один из вас убил мою дочь. Пять лет назад один из вас убил Толика. В этом месяце погибли Афина и Даша.
— А Жанна? — спросил Петров осторожно.
— Толик подох сам, — буркнула Наталья Ивановна.
— Нет, милая. И брат твой об этом знает. А что касается Жанны… Я не знаю, я не знаю, что с вами со всеми делать. Но знаю точно, жить вам незачем. И давайте поставим точку в этом деле.
— В смысле умрем? — уточнил Славик.
— Какой ум! Просто аналитик, — улыбнулся Виктор Федорович.
— Подождите, подождите, если мы все умрем, то как распишем предыдущие убийства? Получится сплошное недоразумение… Кто кого? Это же непорядок, — засуетился Петров, предполагая, что «последнее дело Кузьмы» будет поводом не только для написания некролога, но может лечь в основу романа о службе Родине.
— Да какая разница. — Глебов скрестил пальцы. — Какая разница…