– Я ничего особенного не сказал, – возразил мальчик, – спроси об этом Рыцаря печального образа.
– Кого вы так называете? – поинтересовалась Христина.
– Да твоего рыцаря, – ответил он, – такого же растрепанного, как ты, с такими же красными и заплаканными глазами, как у тебя. Право, можно подумать, что вас обоих хорошенько наказали!
– Наказывают только таких недобрых и нехороших детей, как вы, таких невоспитанных и грубых мальчиков, – ответила Христина. – Франсуа добр, и, если у него покраснели глаза, так это потому, что он проявил участие ко мне и своей няне. Если у него грустное лицо, то опять-таки потому, что он добр. Его печальное и кроткое выражение в тысячу раз лучше, чем лица глупые и злые.
– Конечно, – насмешливо подхватил Адольф, – кроме того, он так строен, так высок и хорошо сложен!
– Погодите, когда ему минет двадцать лет, мы еще посмотрим, кто из вас окажется выше ростом и красивее! – сказала, краснея, как пион, Христина.
Морис расхохотался:
– Что за глупости! Ждать восемь лет! Зачем? Почему?
Христина вспыхнула. Раздраженная девочка хотела резко ответить Морису, но Франсуа остановил ее:
– Оставь их, Христиночка, пусть они говорят, что им вздумается, не сердись, не защищай меня. Какое зло могут они мне сделать? Никакого, решительно никакого. А себе они приносят вред, так как показываются в очень непривлекательном виде. Ты видишь, они сами отплачивают себе за нас с тобой.
– Молодчина, Франсуа, – похвалил Бернар. – Хорошо ты их срезал! Ты отлично умеешь защищаться от злых языков.
– Ты ошибаешься, Бернар, – возразил маленький горбун, – я не защищаюсь, потому что не считаю, что они на меня напали. Я только хочу успокоить Христину, которая готова наговорить лишнего.
Бернар, Габриель и обе сестры Гибер стали посмеиваться над Морисом и Адольфом и над их злыми выходками, мальчики не знали, что ответить Христине и Франсуа. Так проходил обед. Подали десерт. Желая скрыть свое смущение, Морис и Адольф накинулись на фрукты и сладости и ели столько, что почувствовали себя дурно.
Остальные дети заметили это и снова принялись их дразнить.
– Право, можно подумать, что дома вас не кормят, – насмешливо произнесла Елена Гибер.
– Или что родители никогда не дают вам ничего вкусного, – подхватила ее сестра.
– Я думаю, вы заболеете, – заметил Бернард.
– И никто, конечно, тогда вас не пожалеет, – в заключение сказала Габриель.
Смущенные и пристыженные мальчики краснели и молчали. Обед окончился. Все встали из-за стола. И дети, и взрослые отправились в сад. Дети принялись играть и бегать, только Морис и Адольф остались в гостиной, полулежа в креслах. Они еще раньше сговорились взять несколько папирос, которые, как они видели, лежали на камине, и покурить, оставшись одни в комнате. Их отец и мать запрещали им курить, но они привыкли не слушаться родителей и ускользнули так, что взрослые их не заметили.
Де Гибер предложил обществу покататься на лодке, пересечь пруд, извилистый, как река, и имевший в длину около версты, затем выйти на другой берег и там повеселиться на деревенском балу, устроенном по случаю свадьбы одной из дочерей его фермера.
Разместились в двух лодках, детям наказали сидеть смирно, мужчины взялись за весла. Де Нансе посадил с собою рядом Франсуа, Христина поместилась между Франсуа и своей кузиной Габриель.
Когда все вышли на берег, свадьба была в полном разгаре. Слышалось пение, многие танцевали, все были очень веселы. Елену и Сесиль Гибер, Габриель и Христину тут же пригласили на танец местные жители. Бернар позвал танцевать одну из девочек, бывших на свадьбе. Но веселились не одни дети, маменьки и папеньки тоже закружились среди крестьян. Все были так веселы и оживленны, что никто не заметил отсутствия Мориса и Адольфа. Около девяти часов де Нансе заговорил о возвращении.
– Еще слишком рано, – капризно сказала Каролина Дезорм.
– Уже девять часов, соседка, и, мне кажется, нашим детям пора домой. Вечер прошел отлично и весело, однако пора окончить его.
– Ах, какая скука! Вечно приходится думать о детях. Из-за них мы отказываемся от всех удовольствий, они, право, всему мешают. Правда?
– Не согласен с вами, соседка. Я люблю бывать с детьми, в них наша радость, наше счастье. И я привык отказываться от некоторых легкомысленных удовольствий. Поверьте мне, удовольствие проходит, счастье остается.
– Ах, что вы говорите? Уверяю вас, без детей гораздо веселее. Вот и теперь было так приятно танцевать, а тут нужно думать о возвращении домой!
Темнело. Де Гибер приказал зажечь фонарики на лодках. Они были сделаны из разноцветного стекла и висели, как люстры, на носах и на кормах лодок. Все общество разместилось, и лодки заскользили по тихому пруду.
Только теперь Жизель и Жан Сибран обнаружили, что с ними нет ни Мориса, ни Адольфа. Елена Гибер объяснила встревоженным родителям, что мальчики ели слишком много сладостей и почувствовали себя не вполне хорошо.
Лодки прошли около четверти пути, когда на одном повороте, с которого открывался вид на помещичий дом, все увидели пламя, которое красными языками вздымалось к небу, бросая на воду зловещий багровый отсвет. Стали присматриваться, что могло гореть, и вдруг с ужасом поняли, что огонь вырывается из окон дома Гибер.
Гребцы налегли на весла, но, когда лодки пристали к пристани, пламя уже охватило более половины здания. Де Нансе попросил дам и детей остаться на берегу, взял с Франсуа обещание не идти за ним, и вместе с остальными мужчинами побежал к пылающему дому.
Слуги растерялись и бегали взад и вперед, все они кричали, давали друг другу советы, никто толком не знал, что предпринять. Де Сибран страшно тревожился о своих сыновьях. Он громко звал их, искал повсюду, никто ему не ответил. Донельзя перепуганные слуги не обращали внимания на его вопросы и ничего не могли сказать о мальчиках. Гибер же старался спасти только бумаги и драгоценности.
Из окон выбрасывали всевозможные вещи, не заботясь о том, сломаются ли они или нет, не думая также, что они могут убить того, кто очутится в это время под ними.
К несчастью, в поместье Жака Гибера не имелось пожарного насоса, ведер же было слишком мало, чтобы сделать цепь, то есть длинным рядом непрерывно передавать их из рук в руки и таким образом заливать пожар. Никто не распоряжался. По мере того как огонь разгорался все ярче, смятение и беспорядок увеличивались. К счастью, удалось спасти все ценное: деньги, серебро, драгоценные вещи, картины, белье, бронзу, библиотеку, зато мебель, драпировки и зеркала погибли. Де Гибер все еще усердно старался спасти то, до чего не добрался огонь.
Жан Сибран в полном отчаянии продолжал искать своих мальчиков и звал их тревожным голосом, де Нансе расспрашивал слуг, что случилось с Морисом и Адольфом и куда они могли уйти.