– Ты не там ищешь врагов, – внимательно разглядывая веста, сказал Ведун. – Я благодарен тебе и твоим спутникам за то, что взяли меня на борт своего железного корабля. И у вас нет повода сомневаться в моей благодарности.
– Надеюсь, – смягчившись, проворчал Зигфрид. – Живи пока.
Поезд продолжал снижать ход, двигаясь все тише и тише. Иначе было невозможно: завалы из искореженных машин становились все плотнее, залезая прямо на железнодорожное полотно. Передняя платформа бронепоезда глухо ударялась в ржавые остовы, сдвигая их и перемалывая в труху. Более крупные корпуса нехотя отползали в сторону и злобно скрежетали по бронированным бортам.
Продираясь сквозь эту свалку, «Дракон» медленно выкатывался к реке.
Широкая вода показалась впереди, среди горы искореженных машин и покосившихся мостовых балок. Медленно, очень медленно поезд выдвинулся на мост – и остановился.
– Приехали! – сухо сказал Зигфрид.
Мост обрывался на первом же пролете. Впереди был лишь широкий поток, несший темные воды из неизвестности в неизвестность.
Эта река была совершенно непохожей на хмурую и мутную Москву-реку, наполненную разъедающей водой и агрессивной живностью, – эта выглядела светлой, чистой, живой, была куда более полноводной.
Хоть и не сразу, память выдала Книжнику и ее имя.
Днепр.
Великая река, объединившая когда-то славянские племена, давшая силу нарождающейся Руси. Сколько столетий прошло с тех пор – не сосчитать. Все минуло, все обратилось в прах. Ничего не осталось ни от древних племен, ни от их потомков. А река – вот она, течет, будто и не заметив промелькнувшей на ее берегах тысячелетней истории.
И свидетельство этой древней истории – город на противоположном, высоком берегу. Отсюда он уже не казался таким живым и светлым. В отблесках необъяснимого свечения он казался теперь мрачным памятником самому себе. Далекие здания были угрюмы, покрыты застарелой копотью, словно под каждым из них на протяжении последнего столетия беспрестанно палили чадящие костры. В этом удручающем пейзаже выделялась большая крепость, спускавшаяся высокими стенами к воде. Похоже было на то, что стены эти были возведены сравнительно недавно, – для их постройки использовался не только камень, бетон и прочий традиционный материал фортификационных сооружений. Мертвенно поблескивал металл, который покрывал большую часть грандиозного сооружения. И надо всем этим сверкал золотом купол белоснежного храма.
Вид этого здания поражал своей непривычной чистотой и необъяснимой нерациональностью. Кто, во имя чего мог позволить себе трату драгоценных жизненных ресурсов на столь странную, неочевидную цель? Даже в Кремле, где понимали и уважали роль церквей и духовенства, не давали средств на восстановление внешнего облика храмов. Все это откладывалось на неопределенный срок, отдавая приоритет самому главному – выживанию. Человечество только-только выбралось на свет божий из герметичных нор, чудом пережив долгую ядерную зиму, еще не успело встать на ноги, оглядеться, поднять голову.
А здесь – будто и не было этой опустошительной Войны, будто не сгинули в небытие миллиарды! Старинный храм гордо вознесся над бурными водами, снисходительно глядя на протекающую под ногами Вечность.
И сейчас все – и Книжник, и Ведун, и Зигфрид, и даже этот фальшивый мальчишка – все они завороженно смотрели на эту сверкающую золотом звезду над мрачной крепостью. Можно было даже решить, что только ради этого потрясающего вида они и проделали весь этот путь, – чтобы озарили их с далекого берега золотые лучи древнего храма.
– Поезд дальше не идет!
Совершенно неуместный своей обыденностью голос Тридцать Третьего прервал молчаливое созерцание. Все разом вышли из оцепенения и теперь посматривали друг на друга с некоторой неловкостью – словно невольно проявили непозволительную слабость.
– Чего вы здесь стоите? – Три-Три недоуменно оглядел остальных. Кио не понять ощущений живых – ведь он всего лишь имитация жизни. – Надо убираться отсюда. Боюсь, нами уже заинтересовались.
– Кто нас заметил? – насторожился Зигфрид.
– Не знаю точно. Мне почудилось какое-то движение по правому борту – в завалах за колонной автобусов. Предлагаю сдать примерно на километр задним ходом, там я заметил развилку. Попробуем свернуть вдоль реки на север.
Семинарист растерянно поглядел на кио, перевел взгляд на Зигфрида, сказал почти умоляюще:
– Но мы же забрались так далеко! Неужели даже не осмотрим этот город? Второго шанса у нас может не быть!
– Не успеешь осмотреть город, как кто-то уже примется осматривать твой труп, – веско возразил Зигфрид. – Для местных мы враги по определению, и они видят в нас только одно – богатую добычу.
– Но…
– Нет никаких «но». Ты видел это? – Зигфрид ткнул указательным пальцем в сторону противоположного берега. – Это крепость. Тебе ли, кремлевскому, не знать, для чего строят крепости.
– Чтобы прятаться от врагов…
– Вот именно! У местных есть враги, и эти враги – мы.
– Но почему?!
– По определению. Потому что мы – с другой стороны от стен. Они не станут выяснять, кто ты и с какой целью пришел. Ты чужак, а стало быть – враг.
Книжник угрюмо промолчал. Возразить было нечего. Зигфрид прав: для кремлевских любой пришелец из-за красной стены – потенциальный враг, и никто его с хлебом-солью встречать не будет. Зигфрид сам испытал это на собственной шкуре, когда впервые пришел в Кремль за помощью [2] .
– Вы забыли еще кое-кого, – тихо сказал Ведун.
– Кого еще? – хмуро проговорил Зигфрид.
– Тех, от кого они прячутся за своими стенами. Высокими стенами, крепкими стенами. Железными.
Когда до семинариста дошел смысл слов мрачного странника, спина покрылась холодной испариной. Никого вокруг – все попрятались! Уж не за стены ли крепости?! И главное – от кого?!
– А ну – все вниз! – заорал вдруг Зигфрид. Видать, и до него дошло. – Задраить люки, смотреть в оба! Три-Три – полный назад! Артиллерию – в боевую готовность!
Никого не пришлось особо уговаривать. Грохнули, захлопываясь, люки, загудели, разогреваемые ядерным реактором, паровые котлы. Торопливо проворачивая колеса, тяжелая махина начала сдавать назад. С тихим гулом задвигались стволы орудийных башен, словно вынюхивая, где мог притаиться неведомый враг. Задняя платформа с грохотом расталкивала нагромождения из гнилых автомобилей, опасно вздрагивая и угрожая сойти с рельсов.
Это постыдное бегство грозной, хорошо вооруженной боевой машины могло показаться ненужным и бессмысленным. Говорят, у страха глаза велики. Странно только, что приказ на отступление отдал самый опытный и храбрый из экипажа бронепоезда.