Книжнику доводилось бывать в кремлевских теплицах, где бережно сохранялись образцы культурных растений, исчезнувших на большей территории Земли после длительной ядерной зимы. Да, кремлевские снимали небольшие урожаи, отдавая собранное, в основном, детям. Но то, что ему тогда казалось густыми тропическими зарослями, было жалким пустырем по сравнению с увиденным на Хуторе. Причем растительность была явно не сорная, не паразитарная, вроде хищных лиан и ядовитого плюща. Насколько хватало глаз, все было обильно увешано спелыми плодами – яблоками, вишней, мясистыми помидорами, огурцами и прочими сокровищами, названия которых давно выветрились из памяти за ненадобностью. Показалось даже, что здесь росли бананы, – но, видно, это была лишь галлюцинация из-за стресса.
Это было похоже на какой-то нереальный оазис. Но хоть убей – семинарист не мог взять в толк, за счет чего на этом небольшом участке такие плодородные почвы, что даже железо прет из земли растопыренными острыми штырями!
Долго любоваться местными красотами им не дали. Заросли зашевелились, обнажая скрытую в них тропку, и из зеленой мешанины полезло что-то огромное, шумное, отдувающееся, фыркающее и рычащее. Появилось – и бросилось на Назара, сгребая того здоровенными ручищами, тряся и сотрясая воздух оглушительным басом:
– Что, явился, поганец?! Выгнали-таки из Лавры?! А вернулся-то чего?! Совсем страх потерял, что ли?! Я разве не говорил, что убью, коли вернешься, не говорил, а?!
Все это звучало как угроза, готовая немедленно быть приведенной в исполнение, и дергающийся в огромных ручищах Назар был тому прямым подтверждением.
– Отпустите его! – заорал Книжник, решивший, что сейчас и впрямь прольется никому не нужная кровь. – Пустите его, он не виноват! Он нам жизнь спас!
– А это еще кто такой?! – зарычал незнакомец.
Только сейчас семинарист разглядел его во всех подробностях. Огромный верзила в бесформенной белой рубахе и еще более бесформенных шароварах, круглолицый, наголо выбритый, красный и потный, с выпученными глазами и раздувающимися ноздрями большого мясистого носа. Все это, собранное воедино, отшвырнуло Назара и огромными ручищами сгребло за ворот не вовремя встрявшего семинариста. В лицо обильно пахнуло потом вперемешку с перегаром.
– Это что, однокашник твой, что ли? – прямо в лицо Книжнику загрохотал верзила. – А-а, можешь не отвечать – вас, умников тщедушных, за версту видно! Как вы только на ногах держитесь – не понимаю!
Здоровяк легко отшвырнул семинариста в сторону и мутным взглядом обвел немного оторопевших чужаков.
– А меня за грудки потрясти не желаешь? – ровным голосом поинтересовался Зигфрид.
Прозвучало это вызывающе, и боковым зрением Книжник отметил, как напряглись хуторские дозорные, сжимавшие в руках двуствольные обрезы. Опасная пауза оборвалась оглушительным хохотом – смеялся неистовый здоровяк. Черт возьми – смеялся так искренне и заразительно, что все присутствующие невольно, болезненно преодолевая перекошенность лиц, заулыбались. А здоровяк все смеялся, и по красным щекам уже обильно потекли слезы, которые он тщетно пытался размазать широким рукавом. Он уже снова сгреб Назара, и тот сам начал вовсю скалиться, а вскоре хохотали уже все. Безудержно смеясь, Книжник пытался сообразить, не надышались ли они каких-нибудь веселящих испарений здешних растений?
– А ты мне нравишься! – заявил здоровяк и полез к Зигфриду обниматься.
Тот пытался осторожно сопротивляться – но это было бесполезно – и хозяин здешних мест уже тащил его куда-то, маня за собой остальных и ревя:
– Бабы!!! А ну стол для дорогих гостей накрыть – живо!
Так они и познакомились с главой этих мест. Как оказалось впоследствии, это было не чудовище, охотившееся в зарослях на случайных путников, это был Крынка, отец Назара, – большой, шумный, невероятно деятельный и веселый – плоть от плоти своего странного цветущего оазиса, такой же энергичный, живой, излучающий бешеную энергию.
Чужаки и сами не поняли, как стали гостями, а через несколько минут уже сидели за обширным столом из грубо отесанных досок. На столе, как в сказке, стали появляться богатырских размеров блюда, наполненные холодными и горячими закусками, соленьями, овощами и фруктами. Дымилась рассыпчатая картошка, обильно посыпанная зеленью и сдобренная маслом, шипела на противне только что зажаренная птица. Был даже хлеб – самый настоящий, пшеничный, цена которому у маркитантов была просто заоблачной, а здесь, по-видимому, он был самым обычным делом. Глядя на все это великолепие, не избалованный роскошью Книжник едва не потерял сознание. Трудно было поверить, что к встрече дорогих гостей здесь не готовились заранее. И уже жадно вгрызаясь в кусок ароматного, умопомрачительно вкусного хлеба, семинарист невольно подумал: уж не попали ли они в очередную засаду, не внушают ли им все это удовольствие какие-то неимоверно коварные твари? И пока он поедает кусок то ли курицы, то ли утки – не едят ли на самом деле его самого?
Впрочем, эти глупости быстро рассеяло шумным весельем, которое, по-видимому, здесь было неизменным атрибутом застолья. На стол с грохотом водрузили пузатый деревянный бочонок, и в тяжелые глиняные кружки пенной рекой полилось великолепное пиво, одним запахом способное сделать кого угодно своим вечным поклонником.
Во главе стола сидел, разумеется, сам Крынка, по правую руку от него – смущенный Назар, которого отец не переставал встряхивать, будто опасался, что внутри сына выпадет какой-то осадок. По левую руку от него сидел старший сын и брат Назара – Степан, отчего-то подавленный и хмурый, на что, впрочем, Крынка не обращал никакого внимания. Все прочие из местных то появлялись, то исчезали в плодоносных зарослях, а под ногами сновали какие-то чудовищные двухголовые куры и жизнерадостные шестиногие поросята, воздух был наполнен звуками и запахами, и по всему было видно, что жизнь здесь бьет ключом. Глядя на гуся, активно машущего четырьмя крыльями, семинарист икнул и поглядел на свою тарелку, где лежала тщательно обглоданная кость. Впрочем, ему доводилось питаться мясом мутантов, и оно было несравненно менее съедобно. Подумаешь – четыре крыла! Всего лишь – в два раза вкуснее!
Словно почуяв какую-то особую значимость в новой компании Ведуна, того усадили на почетном месте в торце стола напротив хозяина. Его жена, дородная цветущая женщина, и девки – сестры Назара, шуршали рядом с ним, выражая всяческое почтение и даже благоговение и стремясь угодить, но встречали лишь холодное удивление во взгляде темного путника. Видать, что-то чуяли они в нем своим женским чутьем. За настоящего колдуна принимали, что ли? Хотели от него чего-то?
Впрочем, не остался без внимания и Зигфрид. Старшая из сестер Назара явно положила на него глаз, всячески обхаживая: как бы невзначай касалась того длинными тонкими пальцами, роняла ему на лицо тяжелые светлые локоны. Воин, надо отдать ему должное, держался молодцом и на провокации не поддавался. А может, просто устал с дороги – кто его знает?
Главным фоном этого внезапного пира был раскатистый голос Крынки, еще более раскрасневшегося и уже слегка окосевшего. Размахивая в воздухе большой кружкой и обильно расплескивая на гостей пиво, он вещал: