– Что ты здесь делала? Ты провела тут всю ночь? Аурелия, ты нас напугала! Аурелия, с тобой все в порядке? – многочисленные вопросы сыпались один за другим, не давая возможности Аурелии разделить их на смысловые отрезки. Она растерянно огляделась по сторонам, события ночи всплыли в памяти и отразились разноцветными переливами во впалых уставших глазах на заплаканном лице.
И только Лист не сказал ничего, он молча подошел, поднял с земли белое большое крыло и отдал ей. Взяв его в руки, Аурелия провалилась в небытие, только на этот раз без сковывающего болью напряжения и страха.
– Ты могла бы стать хорошим проводником, – тихонько прошептал жнец, но девушка его уже не слышала…
Глава 7
Странное ощущение напряжения в теле, вздыбленной шерсти, впивающихся во влажную землю сырого леса когтей могло бы пробудить Аурелию, если бы не накопившаяся за день усталость. Она чувствовала себя волчицей, которая должна защищать свою территорию. Ото всех. От всего. Не смотря ни на что. Ценность собственной жизни не существенна. Впрочем, это было для Аурелии уже вполне привычным пониманием. Непривычными были инстинкты. Глухое рычание из собственной груди. Не злость. Не голод. Не агрессия. Внутри – лишь готовность броситься, разорвать и уничтожить. Если это будет необходимо. Если не будет другого выхода. Если на границы ее собственного поля посягнут. Как будто нет мыслей, есть животная необходимость отстоять свою территорию. Свою стаю. Свое потомство. И это – важнее всего. Сильнее ее. Это – единственная реальность окружающего мира.
Мокрые ветви деревьев низко склонялись к земле, признавая ее право убивать. Она чувствовала вкус чужой сладковатой крови на клыках, которая где-то у самых истоков ее существа пробуждала еще более мощные инстинкты, заложенные в нее при сотворении этого мира.
Маленький светлый ангел белым пятном нарушал ее мир. Слепил глаза посреди темной привычной ночи, не укладывался в сознание. Его существование было неправильным. А значит – угрожающим. И он должен был быть уничтожен.
* * *
Аурелия внезапно проснулась и, взяв тетрадь, еще раз перечитала повторяющийся уже несколько ночей подряд сон про волчицу. Все совпадало до мельчайших подробностей. Ей не давали покоя ощущения, которые до этого она не испытывала. Описывая их в тетради, она впервые долго подбирала слова. Что-то ее тревожило. Что-то проснувшееся внутри нее самой.
Внутри рычание изменяет голос.
Я ощущаю необходимость смерти…
Чужое нечто нарушает целостность
Моего леса…
Необходимость восстановить границы.
Внутри меня – лишь мокрые страницы.
Я убиваю, защищая право
Свое на жизнь…
Аурелия понимала, что в этом, повторяющемся уже в который раз, сне было что-то чрезвычайно важное для нее. Необходимое. Обязательное. Но она никак не могла понять, на что обратить внимание, учитывая совершенно новый открывающийся мир ощущений. Сейчас она не могла подобрать слов, не могла осознать то, что прочувствовала. Не могла принять необходимость чужой смерти. Решив подумать об этом позже, девушка вернулась в кровать, чтобы еще немного поспать. До рассвета оставалось не так много времени.
* * *
Крики боли нарушали привычный мир, не укладывались в сознание. Происходящее было неправильным. Появление чужой жизни на этот свет было лишним, ненужным, неудобным. Стены, как будто сдвигались, оставляя для вдоха недостаточно воздуха, недостаточно света, недостаточно места. Женщина за занавеской на печи плакала не то от радости, не то от боли. Ему было неинтересно. Не важно. Он не понимал, как вообще она оказалась в его избе, занимая слишком много места и времени в его жизни. Все, что ему хотелось сделать – освободиться, убрать и ее и орущий комок со своей территории, на которую посягало уже два живых существа.
Маленькая девочка бегала по дому, радостно размахивая пойманной бабочкой, которая уже давно перестала сопротивляться и повесила беспомощно свои маленькие крылышки между цепких детских пальцев. Он постарался улыбнуться, скрывая растущее глухое раздражение, быстро накинул на плечи плащ и ушел на улицу. Был бы животным, наверное, смог бы отстоять свою территорию, а так… Бегство из собственного дома.
Она плачет. Она опять плачет. Девочке уже пятнадцать лет. Сколько времени потрачено, сколько сил. Наконец, теперь можно будет от нее освободиться. Замуж она не хочет! Обнаглела. Как будто ей решать. Раздражение возрастало, сквозь слова из его груди практически вырывалось глухое рычание отчаянного зверя. Она нарушала его мир, мешала ему, занимала его пространство.
Свадьба дочери. Странное какое-то слово. Как будто оно имеет какой-то смысл. Наконец-то.
Дома пусто. Женщина ушла к своей дочери, помогать. Как будто жизнь требует помощи. Она нуждается только в свободе, тишине, покое. Наконец в доме тихо. Пусто. Печь можно не топить, позволяя сырой ночной прохладе заполнить помещение. Глубоко вздохнув и набрав полную грудь воздуха, он вернулся в избу, которая показалась ему светлой и просторной, какой и была до появления человеческих правил. Он пожил по людским законам – женился, обзавелся потомством. Теперь – покой. Стук в дверь вызвал злобное раздраженное рычание внутри него. Опять кто-то посягает на его территорию… Жаль, что в человеческом обществе нельзя убивать… Сделав вид, что не услышал стук, он кинул на пол меховую подстилку и улегся спать…
* * *
Аурелия вскочила. Странный сон напугал ее несоответствием картинки и ощущений. Внутри – она чувствовала себя зверем, снаружи она была мужчиной. Мысли постепенно уложились в ее голове и просигналили о главном – о животном инстинкте защиты территории. О невозможности привязать хищное животное. Остальное ускользало, отпечатываясь разными незнакомыми до этого ощущениями. Девушку знобило. Она поняла всех. Ангела, который плакал от страха и боли в раненом крыле посреди ночного леса. Волчицу, которая собиралась его убить. Мужчину, который жил, как человек, являясь, по сути, зверем-одиночкой. Он разрушил жизнь жене и дочери, и, может быть, самому себе, потратив на человеческие законы много лет. Нужны ли человеку такие инстинкты, девушка не знала, но смогла понять их всех.
Сидя ночью перед догорающей свечой, она подумала о том, что внутри нее живет, наверное, тот же инстинкт. Не зная, как его описать, она чувствовала, что он был родным и естественным для той ее части, которая начала просыпаться. Что пробудило эту часть ее натуры? Жалость, когти ночного охотящегося зверя или глухое хищное рычание в тени густых ветвей? Как будто она заглянула за изнанку картинки, узнала, что можно не только жертвовать, но и брать, спасать жизнь и отнимать ее.
Почему-то Аурелия вспомнила о Борге, об удивившей ее когда-то холодной жестокости, об отсутствии сомнений, каком-то непонятном спокойствии и понимании чего-то ускользающего от нее самой. Каким бы он был зверем? А какой была черная птица, растерзавшая его однажды? А какой была она сама, осуществив ее казнь?
Впрочем, девушка решила не делиться со спутниками своими мыслями до того, как разберется с причиной их появления. Но она вдруг поняла, что мир стал больше, краски ярче, а мысли яснее. А сама она, как будто приняла весь этот мир на уровне инстинкта, на уровне базового понимания, дооформляясь в соответствии с его потребностями и становясь сильнее. И ей нравилось это ощущение соответствия. Она поняла, что можно жить без сомнений, подчиняясь заложенной внутри базовой потребности. В конце концов, в этом мире живут и подчиняются инстинктам не только обычные люди, творящие существа, но и звери. И не признавать их право на существование, на следование своим инстинктами было бы странно, и в данном случае уже невозможно.