Утро наступило быстрее, чем можно было ожидать. Бессонная ночь утомила девушку, не принеся ни единой надежды и ни единой мысли о возможности спасения. Услышав за дверью приближающиеся тяжелые шаги, она инстинктивно вжала голову в плечи, отчетливо понимая, что это ей не поможет. Холодный каменный пол жег ступни, пальцы дрожали, мысли разлетелись в разные стороны, как перепуганные птицы, оставив ее в одиночестве ждать приближения палачей.
Дверь распахнулась, и даже не взглянув на лежащую мертвую девушку, увиденный вчера мужчина грубо схватил Аурелию за руку и потащил к выходу. Она пыталась сопротивляться, но силы были неравны. Вытолкнув ее на площадь перед собой, он обратился к толпе, которая уже шумела в предвкушении зрелища. Оглядевшись вокруг, девушка вдруг поняла, что собравшиеся люди уже давно ждали крови, ждали смерти… Она зачем-то стала считать людей, хотя по большому счету, они и так были более, чем реальны. Как и эта площадь с фонтаном. Как и высокий деревянный столб, заранее установленный и обложенный сухим хворостом…
– Эта ведьма убила нашу госпожу! Обманом проникла в наши открытые для друзей двери, и всадила клинок в ее доверчивое сердце!!! – громкий голос разнесся над толпой, вызвав рев возмущения…
Аурелия слушала эту напыщенную речь спокойно. Внутри нее ничего не отзывалось на гневные выкрики из толпы, на волны ненависти, окатывающие ее, в попытках утопить в своей черноте. Досчитав до конца – до последнего злобного взгляда, она начала зачем-то считать в обратном порядке, наверное, потому, что ей просто нечем больше было заняться. Поискав взглядом кого-либо из своих друзей, и не обнаружив, она подумала о том, ждет ли их такая же участь, или, может быть, их уже нет в живых…
Завершив свою гневную обличительную речь, мужчина, все так же грубо потащил ее к деревянному столбу. По дороге кто-то успел кинуть в Аурелию камень, попавший в висок. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной, и в то же время, какая то часть ее сознания надеялась на то, что все это происходит не с ней. Впрочем, веревки, больно впившиеся в запястья и туго привязавшие ее к столбу, наглядно продемонстрировали ей реальность происходящего.
Время внезапно замедлилось, она смотрела на людей и видела. Все видела. Взрослого мужчину, который стоял на площади с вилами, смотрел на нее, и пытался выплеснуть всю свою злость на жизнь, на засуху, губящую его урожай, на большие налоги, которые собирают ненасытные хозяева города, на сварливую жену и непослушных детей. Постепенно он становился молодым разочарованным мужчиной, затем – ребенком из бедной семьи, где жестокий отец ни разу не прошел мимо него, не отлупив его по дороге. Затем он оказался в утробе матери, рыдающей от этого «радостного» известия, боящейся и ненавидящей своего мужа, но которой просто некуда больше идти.
Увидела Аурелия и женщину, избитую утром не проспавшимся жестоким мужем, которая когда-то была молодой и красивой, верящей в любовь и мечтающей о нежности и заботе. Она никогда не видела и не чувствовала этого в своей семье, но слышала, что так бывает.
Увидела старуху, которая изрыгала беззубым ртом проклятия, и была поглощена ненавистью ко всем, кто был молод, красив и здоров, к тем, у кого, как она считала, еще все впереди, в то время, как ее жизнь почти окончена. Постепенно она превратилась в молодую неяркой внешности девушку, ревностно следящую за успехами подруг. Украсить ее мог только приятный нрав, коим она не обладала. Женщина и в молодости всех ненавидела, боялась старости, ревновала и завидовала. Быстро состарившись, она укрепилась в своей злобе еще больше.
Увидела громко говорящего мужчину в доспехах, испытывающего досаду за смерть подопечной, злящегося на то, что ее сестра оказалась жестокой и неуправляемой, превратив обычный игровой турнир в казнь. Теперь ему нужно было что-то придумать во избежание бунта. Сама необходимость придумывать удобные объяснения раздражала его, но не оставляла выбора.
Увидела и стоящую на балконе темноволосую женщину-убийцу, страсть к власти которой была сильнее всех остальных эмоций. От нее веяло холодом и затаенной тоской по чему-то доброму и светлому, пустившему росточек в когда-то нежной детской душе. Росток этот быстро засох. Решила ли так она сама, или выбор был сделан за нее, Аурелия уже не видела, потому что поняла другое. Им всем сейчас нужна была жертва – кто-то, кто должен был заплатить за их беды. И этой жертвой была она.
Видела Аурелия и себя, жалкую и одинокую, задыхающуюся от окружающей ее ненависти больше, чем от дыма, который скоро ее поглотит. И в момент, когда дикий злобно шипящий огонь почти касался ее ног, подбираясь к ней все ближе и ближе, она поняла их, поняла их боль, досаду, тоску, у каждого из них были свои упущенные шансы и мечты, тяготы и невзгоды, потери и разочарования.
И Аурелия вдруг почувствовала в своем сердце жалость, за которой неожиданно пришло прощение. Странная легкость заполнила девушку, и она услышала свой собственный голос, который ветер подхватил и понес над толпой, далеко за пределы площади, города, края…
Я – птица!
Не белая и не черная –
Просто крылья в облаках.
Моя душа невесомая –
Для добра!
Пламя у ее ног осветилось привычным белым холодным пламенем, не причиняя ей вреда. Она окунулась в знакомую гладь озера, радующуюся изменившейся девушке. Радовалась и Аурелия, потому что она смогла принять тех, кто был другим, простить, отпустить. И ей, наверное, было уже не важно, что подумали люди, когда белые птицы налетели на город, закрыв своими большими крыльями утреннее небо. Что подумали те немногие, кто не успел разбежаться с площади, когда увидели девушку, спокойно выходящую из пламени. Узнали ли они в ней одинокую и напуганную жертву? Наверное, нет…
Глава 9
…Ночные путники – народ живущий ночью. Они чувствуют дорогу, как свои собственные мысли, а может быть это именно их мысли становятся дорогой, по которой они идут. Видят в ночи, чувствуют дар людей, скрытый или уже обнаруженный. Найдя такого человека, они должны назвать дар, дав, таким образом, человеку возможность признать и принять его. В дальнейшем часто помогают найти таким людям собственную дорогу, ненавязчиво подсказывая направление…
* * *
Егула – худощавый паренек лет четырнадцати, сидел на пне у обочины дороги и неотрывно смотрел в стремительно темнеющее небо. Дома его ждал сытный ужин у теплой печи, но он никак не мог насмотреться на ночное полотно, на котором проступали пока еще едва различимые точки звезд. Занятый своими мыслями он не заметил приближающегося путника в пыльном плаще.
– Считаешь? – голос принес с собой, кажется, всю пыль, собранную на долгой дороге.
– Считаю, – Егула ответил машинально.
«А я ведь и в самом деле считаю», – подумал мальчик. Он внимательнее посмотрел на путника. В сгущающейся темноте он заметил лишь белозубую широкую улыбку под скрывающим верхнюю часть лица капюшоном.
* * *
– Ты знаешь, похоже, мы будем с тобой встречаться часто, – скрипучий пыльный голос вырвал девушку из раздумий.