– Никаких Елен Прекрасных и Василис Премудрых я не знаю, – улыбнулся Пётр.
Ага, и про Василису вспомнил! Что-то тут не так. А может, к слову пришлось? Сострил?
– А она говорила, что вы её дядя, – сказал я и соврал: – Что тату обещали сделать.
– Да нет, Вань, ты что-то путаешь, – он посмотрел на меня такими честными глазами, что я поверил. – У меня нет ни братьев, ни сестёр. Я единственный сын. Поэтому и племянниц у меня никогда не было.
– Наврала, значит, – произнёс я вслух.
– А кто это? – спросил Пётр. – Не дочка Гор Горыча Прекрасного – нашего главного полицейского? Такая же толстушка?
– Да, его дочка, – ответил я, – но она худая… Ну я пойду.
– А чай? – огорчился Пётр. – Ты даже не попробовал.
– Спасибо, я в другой раз. Вы не обижайтесь, я спешу. Мне надо.
– Ну как знаешь, а то смотри, индийский. Правда очень вкусный, – с надеждой добавил Пётр, но я уже направился к выходу.
Погода испортилась, и нагнало тучу во всё небо.
Не успел я отойти от подъезда, как у тротуара с грохотом притормозил Толян.
– Вань! Ну ты где?! Я тебя по всему городу ищу! Нам к бабке пора! – крикнул он.
Не дадут мне сегодня дойти до Елены Прекрасной!
– Я, наверное, не смогу, – попытался отказаться я. – Дел много!
– Да ты что? Какие дела? Сегодня решающий день! Если ты не скажешь про меня старушке, считай, зря работали! Они там, в особнячке своём, к большому празднику готовятся! У бабульки юбилей, девяносто лет! Если меня на этот семейный праздник позовут, считай, наша с Викой свадьба не за горами! Садись! Будь другом! Не доводи до киднепинга!
Если кто не знает, киднепинг – это похищение детей с целью выкупа. Пошутил Толян. Глупая шутка. А может, и не глупая. Может, я с этим сундуком вообще перестал юмор понимать.
Я сел на «Харлей», и мы помчались к особняку Соловья.
В тот вечер я рассказал будущей юбилярше сказку про жениха, которого царь послал за молодильными яблочками, на верную погибель, в Кащеево царство, чтобы к дочке царёвой не приставал. А тот оказался молодцом: сначала Бабу Ягу вокруг пальца обвёл, потом Змею Горынычу все бошки открутил, ну и, наконец, избавил заколдованную Царевну-лягушку от присутствия Кощея Бессмертного. Бабушке нашей сказка очень понравилась, она меня одарила кокосом, ананасом и связкой бананов с барского стола, а я сказал:
– Сказка ложь, да в ней намёк!
И замолчал. Заинтриговал старушку. Она посидела в своём кресле, покряхтела, а потом всё-таки не выдержала и проскрипела:
– Какой это такой намёк? И кому? Старушенциям дряхлым, что ли?
– Есть у меня друг, хороший человек. Вы его знаете. Толян это, – напомнил я.
– Ничего себе парнишка, – кивнула Глафира. – За нашей Викой увивается.
– Любят они друг друга, – сказал я. – Очень. Толя – Вику, а Вика – Толю. Как Ромео с Джульеттой.
– Знаю, – подтвердила Глафира. – И молодым палки в колёса вставлять не собираюсь.
– А у вас скоро юбилей, – напомнил я.
– Девяносто! – ответила Глафира. – И до ста доживу!
– Конечно, доживёте! – поддакнул я.
– Так чего надо-то? – Глафира уставилась на меня своими хитрыми глазками, но я не успел ответить, она хохотнула, видно, придумала что-то, и пообещала: – Быть твому Толику женихом нашим. Ты тока ему не говори. Ты ему скажи, чтоб на «Харлее» своём меня прокатил, тогда на юбилей-то и позову! А заодно и внучку свому, Генке, мозги вправлю, чтоб молодых зазря не нервировал. И другу скажи, чтоб прокатил меня на той скорости, сколько мне годков стукнет!
Я даже онемел от изумления. Значит, бабушка не против Толяна? И внука своего – Соловья – уговорит? Да ещё и на «Харлее» желает прокатиться. Ничего себе!
– Чего смотришь? Или ты думаешь, бабка с ума сбрендила? А вот это видал?
И вдруг она, представляете, упёрлась ладонями в подлокотники своего кресла и… встала! Так, значит, она ходит? А я то думал, что она к этому креслу прикована из-за болезни!
– Да нет, милок, – угадав мои мысли, с гордостью заявила Глафира, – в нашем роду все до того света своими ногами дошли! Мы – Соловьёвы, а не какие-нибудь Попугаевы!
– До какого света? – не понял я.
– А который в конце тоннеля! – она захихикала, да так, что у меня аж волосы на голове зашевелились.
Как же она иногда похожа на колдунью! И нос крючком, и искры из глаз!..
– И ты, конечно, приходи на мой юбилей, – сказала мне на прощание Глафира. – В воскресенье празднуем. А до того дня свободен…
Я отправился домой. Поздно уже было идти к Елене Прекрасной за сундуком.
В том, что он у Ленки, я был уверен на все сто. Где же ему ещё быть? Наверное, ей папочка помог сундук утащить, с помощником своим! На «Оке» и увезли…
Как же так? Неужели на подобное способен подполковник полиции?! А с другой стороны, он ведь не знал, что я нашёл сундук раньше, чем Ленка. Это любая криминалистическая экспертиза докажет. Всюду – мои отпечатки пальцев!
Значит, я тоже имею право на сокровища.
Дома меня ждала мама. Мельком взглянув на кокос, ананас и бананы, она сердито бросила:
– Ты снова был у Соловьёвых?! Я же просила, чтобы ты не ходил к ним! Просила?
– Мам, ну почему? Ты хотя бы объясни!
– Не буду я ничего объяснять! – вдруг крикнула мама, хотя никогда на меня не кричала.
Я даже испугался. Мама это заметила и ещё больше разволновалась. А мне захотелось зажать уши и провалиться сквозь землю.
– Не смей к ним ходить! Слышишь?! Я не девчонка, чтобы отчитываться перед тобой!
До нас докатились аккорды: это Пупс засел за своё фортепиано. Может, он услышал, как кричит мама, и решил её заглушить? Он играл что-то громкое, но я никак не мог понять, чья это музыка, – Бетховена или Баха. Я ведь и мелодии могу сразу узнавать, если слышал хотя бы раз в жизни. А сейчас почему-то не смог. Может, из-за маминого крика.
Мама замолчала, ушла в свою комнату и прикрыла дверь. Никогда она так не делала. Мы ведь раньше не ссорились.
Мне стало ужасно грустно. Даже захотелось пойти к нашему соседу-бухгалтеру и послушать, что же он играет. Чего у него не отнять, так это музыкального таланта. С душой он исполняет. В музыке это самое главное.
Вообще, всё в жизни надо делать с душой. Вот только ругаться не стоит. А может, и ругаться, но потом мириться.
Я постоял у маминой двери и пошёл в свою комнату. Раскрыл рукопись Волшебника Касмандьёрки Тринадцатого.
День, отклонившийся от потока Времени. Я запомню его надолго. Я не желал ничего такого, что могло бы нарушить ход вещей. Почему же в кофейнике вместо кофе уголь? Почему кошка улетела с птицами на юг? Почему отцы кричали на своих сыновей, сидя на печных трубах, а матери кормили детей вениками? Почему я не смог остановить ветер? Почему я прослезился, глядя на заходящее солнце и розовеющие облака? Почему я разлюбил Кристину и спокойно сплю, позабыв про то, что собирался сделать для людей?