– Здорово, – без всякого выражения сказала Янка и стала подниматься к себе. Ей казалось, что к каждой ноге у неё привязано по гире.
– Эй! У тебя всё в порядке?
Нет. Ничего у неё не в порядке. Всё у неё плохо! Так, что хуже не бывает! Янка бросила сумку в угол, повалилась на кровать. Наверное, эта девочка, которая не хотела надевать чёрный платок, сестра Таля. Янка думала, у него одна сестра – Анюта, но, наверное, про эту она просто не знала. А ещё думала, что они с Талем друзья! Но если вспомнить, то получается, что последние два лета они виделись мельком, и Таль никогда не рассказывал о себе.
Два следующих дня были тоской и мукой. К деду приходили товарищи-приятели и вспоминали всех, кто когда-либо на их памяти утонул. На рыбалке ли, сдуру ли, по пьяни, в шторм и даже во время войны, о которой они знали по рассказам своих отцов и старших братьев. Янка не могла всё это слушать, но бабушка заставила её лепить вареники, и Янка стояла и лепила. Творог, который бабушка принесла от Сушко, был с укропом и какой-то пряной приправой, Янка шмякала ложкой белые кругляши теста и всё думала: откуда у Сушко свежий укроп в декабре? Наверное, они выращивают его на подоконниках в таких длинных и узких деревянных ящиках.
– А Васильку-то, Васильку помнишь? Он в каком годе-то? В восемьдесят шестом, что ль?
– Какой! В восемьдесят шестом мой малой в школу пошёл. Он загодя утоп…
– Как мальчонка его бился на похоронах, как кричал…
Вареники лепились ровные, один к одному.
– Янк, ты, дочка, порежь нам там…колбаски, сальца…
Янка покорно достала из холодильника сало и колбасу, порезала.
– И огурчиков открой, где там запасы у нас…
И огурчики. Бабушка, кажется, наконец сообразила. Зашла в кухню, оценила обстановочку и, погладив Янку по спине, широким, каким-то не свойственным ей движением, так, что всей спине разом стало тепло, сказала:
– Иди, Яночка, иди, я сама.
Янка опять упала на кровать. Кровать жалобно скрипнула. Руки были сухими от муки, но лень было вставать и мыть.
– Янка…
Тарас зашёл неслышно, присел на край кровати. От него пахло водкой.
– Вот, помянули Пашу.
– Ты с ним тоже учился?
– Нет, он меня старше. Ты что… он у нас в школе вожатым был.
– Ясно. – Янка не вставала, даже лица не оторвала от подушки. Слова получались глухими. Ей не хотелось жалеть никого из этих, сопричастных. Ей было жалко только Таля и его сестёр.
– Янка, – Тарас погладил её по плечу, потом тряхнул слегка. – Янка, мы на Новый год идём в горы. Хочешь с нами?
Янка целую минуту осмысляла услышанное. Потом села.
– Что?
– Мы на Новый год идём в горы, – улыбчиво повторил Тарас. – Хочешь с нами?
И Янка поняла, что только в этом её спасение. Что она не может здесь, что она задыхается, что она тоже умрёт, если не уедет куда-нибудь, ну хоть куда-нибудь!
– Меня ни за что не отпустят.
– Я с ними поговорю. Хочешь?
– Да. Хочу.
Это было ужасно. Единственное, что Янка запомнила о дороге до Хапхала – это снег и ветер, ветер и холод, ветер и спины впереди идущих, которым было совсем не холодно и не тяжело. Ветер. Ветер. Режущие лицо снежинки. Они залепляли глаза, били, кусались, хотя Тарас дал ей специальную шапочку-балаклаву. Она закрывала всё лицо, кроме глаз. Ветер сбивал с ног, хотя на ногах были тяжёлые треккинговые ботинки, которые Тарас позаимствовал у какой-то знакомой, тоже из «этих». «Этим» всё было нипочём. Они не сбивались с тропы, у них не перехватывало дыхание, они шутили на привалах, рюкзаки у них ничего не весили, носы и пальцы не мёрзли. Янка их почти ненавидела. Друг за другом, след в след, отставать нельзя, даже если нет сил. Ну нет же сил! А Ростик ещё ныл, тоже просился с ними. Да если бы она знала, что будет так, она бы ни за какие коврижки не пошла!
Одно утешало – Глеб тоже устал и почти всегда шёл впереди Янки, которая плелась последней. Он не разговаривал на привалах. Он даже фотоаппарат не доставал. Хотя вокруг было до одури красиво. Облака лежали на плечах гор, струились по склонам. Снега было немного, он прикрыл чуть-чуть землю и деревья, но изменил всё до неузнаваемости. Это был совсем другой Крым. Не такой, к которому привыкла с детства Янка. Суровый он был, дикий, лишённый летней парадности и лёгкости, таил в себе множество опасностей и тайн.
И только вот эти семеро, что шли впереди них с Глебом, не боялись и знали про Крым всё. Янка чувствовала, что все они совершенно особенные люди, будто из старых книжек про подвиги и бесстрашие, что всех их связывает большая тайна, ни ей, ни Глебу не доступная. И только чтобы не опозориться перед ними, чтобы стать хоть чуточку ближе, Янка упрямо шла и шла, хотя давно хотелось упасть в снег, закрыть глаза и умереть.
А существующая летом, но невидимая сейчас тропинка тащилась в гору сквозь ветер, который был такой огромный, что казалось, будто и не дул даже, а заполнял собою всё вокруг, был воздухом.
На обед решили не останавливаться, идти до места. Янка и представить не могла, как можно ещё какой-то обед готовить на этой продуваемой всеми ветрами яйле. Где-то внизу синел краешек моря, а впереди стоял лес. Они зашли в него, будто с шумной улицы в тихий дом. Сразу упал, исчез ветер, остался за невидимой дверью. Незнакомые Янке деревья с серыми мощными стволами гасили все звуки. Даже скрип снега, совсем тонкого и непрочного здесь, стал приглушённым. Янка встряхнулась, сбрасывая наваждение, обошла Кирилла, Митяя и Юлю, чтобы догнать Тараса.
– Ты как? Нормально? – спросил он.
– Да… Тарас, а что это за лес?
– В смысле? Просто лес. Как называется, что ли? Ну сейчас будем в ущелье спускаться и…
– Да нет! Что это за деревья?
– Это бук.
Тарас начал рассказывать про буковые леса, что все деревья здесь родственники, что они – дети одного дерева, что кора у бука сладкая, а орешки едят не только белки и косули, но и люди – обжаривают, перемалывают и пекут лепёшки. А Янка слушала и не слышала. «Бук, бук, бук», – стучало у неё в голове. Она вдруг почувствовала себя частью леса, одной из них, будто тоже была деревом. Никогда с ней раньше такого не было. Но вот Тарас, например, влюблён в свой можжевельник, который растёт у него в заповеднике. Может, эта любовь к деревьям наследственная… Деревья стояли далеко друг от друга, и было торжественно, будто они шли по древней колоннаде. Она пристроилась за Тарасом и старалась не отставать.
До Хапхала Янка еле дошла. Ей уже совершенно ничего не хотелось, никакого праздника. Снять с плеча рюкзак, упасть, уснуть… Ага, так ей и дали…
– Давай, красавица, собираем хворост, огня должно быть много!