– Мама, ну ты пойми её, она же взрослая, она привыкла, что у неё есть своя территория… Понимаешь?
– Ничего я не понимаю! Зверь она, что ли? Своя территория! Глупости какие-то! Ещё парень этот! Смотри, Татьяна, не упусти дочку!
– О Боже мой, мама, ну что ты такое говоришь! Ей просто хочется устроиться комфортно, она ведь уже три месяца на полу спит, вещи из сумки не вынимает, потому что положить их некуда…
– Ну извини, не хоромы!
Дальше Янка слушать не стала. Вообще-то бабушка у них добрая, просто иногда её заносит. Вечером она сама пришла к Янке, второе одеяло принесла.
– Смотри, если замёрзнешь, в дом иди. Всё-таки летняя постройка…
– Да плюсовая температура на улице, баб…
– Всё равно, ведь ноябрь.
Она присела на кровать. Огляделась.
– Конечно, здесь у нас просторно и не мешает никто. Ты бы картинку, что ли, какую на стену повесила, а то как-то пусто… будто в гостинице.
– Ага, – растрогалась Янка. – Я у Глеба попрошу его фотографии. У него много красивых. Можно и оставить. Ну когда отдыхающие приедут, чтобы им тоже было… не как в гостинице.
– Да ладно, – махнула рукой бабушка, – чего уж, отдыхающие… Живи уж тут всегда.
Не обеднеем, поди, без одной комнаты.
– Правда?!
Янка на шею бабушке бросилась. Своя комната! Да что там! Даже лучше! Это же почти свой дом!
– Тише, тише, бешеная… Зимой сама прибежишь в дом, как замёрзнешь, – проворчала бабушка, освобождаясь от Янкиных объятий. Сделала строгое лицо. – Ты только вот что, Яна, смотри: если этот москвич к тебе полезет…
– Бабушка!
– Ну а что «бабушка»? Ну вот что вы все «бабушка» да «бабушка»! Ты девка видная, а он молодой парень, что тут «бабушка»! Видела я, как он тебя нафотографировал, это ж глаз не оторвать.
Янка захохотала.
– Ну так это я просто такая красивая, он-то здесь при чём?
– Ты ещё у нас и скромная, как я погляжу. В общем, смотри. А то быстро в дом вернёшься, а его взашей. Поняла?
– Поняла, – смешливо фыркнула Янка, а сердце билось колоколом.
Так они и стали жить: бабушка, дед, мама с Ростиком в доме, Янка и москвич Глеб в скворечнике. В скворечнике становилось холоднее с каждым днём, особенно когда налетели суровые осенние ветры. Янка спала под двумя одеялами, а обогреватель пододвигала вплотную к кровати.
Тарас уехал, о чём-то особенном договорившись с Глебом. Глеб тоже часто уезжал: в Коктебель, на Меганом, в Малореченское или Алушту. Иногда уезжал даже на несколько дней в Ялту и Симеиз. Янка скучала. Ходила мимо его двери, а когда никто не видел, прислонялась к ней всем телом, прижималась щекой. И думала:
Пусть это будет вечно!
Пусть это будет молча!
Денно и нощно,
Проверено, точно!
Пусть это будет случайно,
Пусть это будет тайно!
Пусть это будет зыбко,
Легко, с улыбкой.
Пусть это будет тяжко!
Пусть это будет сладко!
Горько пусть будет и больно!
Тесно или раздольно!
Хоть как, лишь бы было…
Майке она, конечно, все пальцы про него отстучала.
«Ой, Яныч, я так и знала, что ты в какого-нибудь такого влюбишься!»
«В какого?»
«Ну, в необычного… Что тебе наши мальчики? А Рябинин, между прочим, тут за Озарёнок ухлёстывает. Вчера на дискотеке три раза её приглашал!»
Янка целую минуту смотрела на экран компьютера, прежде чем оценить, осмыслить и принять эту новость. Но Майке показывать этого, конечно, было нельзя. Засмеёт. И она набрала:
«Да ты что! А Листовский как же? Не убил его?»
«Да они же расстались. Ещё в начале года».
«Да? Жалко… я в них верила».
«Ну, так и что твой Глеб?»
«Если б мой…»
«Хоть фотку пришли, что ли!»
«Ага, где я возьму-то?»
«Ну, сфотографируй!»
«Чем, Май? Фотик у отца остался, а мы тут и так еле сводим концы с концами, не до фотика, знаешь ли. Даже компьютера нет, я в кафе сижу. Но я попробую. Сама хочу его фотку, а то ведь уедет навсегда…»
От мысли, что скоро уедет и навсегда в свою Москву, у Янки болело сердце.
«Ну почему же навсегда? Может, он каждый год будет приезжать к вам. Знаешь, многие так делают».
«Да, конечно, только ему, наверное, неинтересно будет каждый год. Он ведь фотохудожник, ему новые впечатления нужны. Май! А ты летом ко мне приедешь?»
«А ты к нам?»
«Обязательно!»
«Слушай, ну хоть на телефон сфоткай его, очень хочется посмотреть, кому отдала своё сердце неприступная Ярцева».
«Я что-нибудь придумаю».
Вообще-то Янка уже придумала. Глеб всегда работал под черешней, скидывал и обрабатывал фотографии, так что нужно было просто дождаться, когда он сядет работать, потом захочет, например, в туалет, или просто пройтись, технику он свою не убирает никогда, и можно тогда залезть в комп, наверняка у него свои фотографии тоже есть, ведь не всё время он по ту сторону кадра!
Всё прошло без сучка без задоринки. Он работал, потом встал, потянулся, взял в комнате полотенце и пошёл в душ. Янка дождалась, пока громыхнёт защёлка в ванной, и сбежала по лесенке к ноуту. Папка с фотографиями была открыта. Так… «Зимний Крым», «Феодосия», «Церковь-маяк», «Рыбачье»… Здесь его, конечно, не будет. Ага, вот «День рождения Калмыкова». Янка открыла папку, начала листать. Калмыков оказался рыжим и толстым, бросилась в глаза золотая печатка у него на пальце. Лес, берёзки, шашлыки… И девушки, девушки какие-то, так много, и все обнимаются с Глебом. Янка от досады губу закусила. Наконец нашла, где он один. Вполоборота, серьёзный такой. Янка едва успела скинуть фото на флешку и закрыть папку, как Глеб вышел.
– Ого! – замер он. – Это что за диверсия?
Янка покраснела так, что… В общем, ужасно стало стыдно.
– Я… просто я хотела… Глеб… я хотела скачать свои фотографии. Ну, там, в холмах, когда мы встретились.
– А попросить?
Похоже, он всерьёз разозлился. Янка с вызовом посмотрела ему в лицо. В глазах ещё стояли все эти девушки, красивые, длинноногие, а главное – взрослые и могут его обнимать.
– А я всё удивляюсь, почему ты не просишь фотографии, будто тебе не интересно, – уже совсем другим тоном сказал Глеб. – Флешку давай, скину.
– Обойдусь! – Янка бросилась по лестнице вверх. Ага, как же! Так она и дала ему флешку, чтобы он увидел ЧТО она у него скачала? Да ни за что! Уже открыв дверь в свою комнату, презрительно фыркнула: