– Нет, Уотсон, никакого шума не было. Кстати, она забрала с собой трех сыновей.
– Тогда, получается, ее муж был настоящим чудовищем.
Холмс пожал плечами. Детали семейных ссор его интересовали только в том случае, если имели непосредственное отношение к расследованию.
– Кем бы Нортон ни был, вскоре он стал одержим идеей обладания Бриллиантовым поясом. Я подозреваю, у него появилась любовница. Где незаконно приобретенные бриллианты, там и беспринципные женщины рука об руку с жадными мужчинами. Блэкджек был скорее хитрым, чем умным. Денег у него не водилось, однако его жена, благодаря дедовским связям, стала весьма популярной писательницей-романисткой.
Видимо, я озадаченно нахмурился, поскольку Холмс позволил себе ненадолго отвлечься от основной сюжетной линии своего рассказа:
– Нет, вам вряд ли удастся вспомнить названия ее произведений. В этом нет ничего удивительного. Часто бывает, что десяти лет оказывается вполне достаточно, чтобы публика напрочь забыла писателя, которого некогда превозносила до небес. Нам же хватит и того, что миссис Нортон достаточно быстро сколотила на гонорарах кругленькую сумму, на которую жила вместе с сыновьями. Вот Блэкджек и подал на нее иск.
– Он потребовал ее денег через суд?
– С юридической точки зрения она продолжала оставаться его законной женой. Все, что имела она, принадлежало и ему. Так что суд он выиграл.
– Возмутительно! – вскричал я. – И этот подлец потратил деньги на приобретение Бриллиантового пояса?
– Чего здесь возмутительного, Уотсон? Вы же сами сказали, что лишь авантюристки и актрисы живут порознь с мужьями. Ваши взгляды совпали с точкой зрения суда.
– Да, но в данном случае… А что же их сыновья? Что случилось с ними?
– Ничего примечательного, как, собственно, и с их матерью. Она умерла в семидесятых в той же бедности, которую некогда делила с Блэкджеком. Ее романы вышли из моды, а все деньги забрал супруг.
– А сам Нортон?
Холмс хмыкнул, глубоко затянулся и заговорил, с каждым словом выдыхая маленькое облачко дыма:
– Очень хороший вопрос. Нортон продолжал и дальше выходить в свет. Вел он себя куда заносчивей, будто обладание, пусть и тайное, Бриллиантовым поясом добавило ему уверенности в себе. Он играл в карты, делал ставки на бегах, жульничал и наслаждался плодами трудов своей супруги. Авторские права на произведения жены после ее смерти перешли к нему.
– Какая мерзость, Холмс. У меня буквально вскипает кровь. Поверить не могу, что этот подонок так и остался безнаказанным. Более того, закон был на его стороне. Как такое возможно?
– Похоже, вы вскоре станете сторонником женского равноправия, – язвительным тоном промолвил Холмс и мрачно улыбнулся. – Впрочем, не будем отвлекаться на несовершенство системы правосудия. Это не наша забота.
Я навострил уши и подался вперед, поняв, что сейчас мой друг заговорит о самом главном.
– Короче говоря, Нортон так и жил дальше, не привлекая к себе особого внимания. Вдруг пять лет назад он пропал. Бесследно. Дом в Бромптоне был пущен с молотка. Адвокат, распоряжавшийся доходами от продажи, уже умер. Приятели Нортона никогда больше не видели своего дружка. О поясе тоже никто больше не слышал. На момент исчезновения Нортону было за семьдесят, однако ни на одном лондонском кладбище его могилы нет. Такое впечатление, что он просто растворился в воздухе вместе с бриллиантами Марии-Антуанетты. Именно это мне и придется сказать мистеру Тиффани.
Воцарилось молчание – я переваривал услышанное. Признаться, пока я слушал, мое воображение услужливо соткало драматический образ: несчастная опозоренная женщина, вынужденная бежать от мужа, забрав с собой детей; неожиданный литературный успех, результаты которого обратились прахом, когда подонок отобрал у нее с таким трудом заработанные деньги; смерть бедняжки в нищете. А потом, после долгих лет, все-таки свершается правосудие – великий Шерлок Холмс настигает мерзавца, отбирает у него Бриллиантовый пояс и возвращает его человечеству… Увы, со слов друга я понял, что этому не суждено случиться. Если даже Холмс признал, что находится в тупике, значит, дело действительно безнадежно.
Иногда мне начинало казаться, что мой товарищ не человек, а некий бесчувственный механизм, хоть и одаренный невероятным талантом в дедукции, но при этом напрочь лишенный всякой способности к состраданию. Неожиданно я понял, что его неприязнь к женщинам являлась симптомом куда более глубокой отчужденности. Прославленный детектив чурался человеческих отношений и никогда о них не заговаривал. Пожалуй, из всех людей на белом свете лишь мой друг являлся живым опровержением знаменитых строк Джона Донна [19] «Нет человека, который был бы сам по себе, как остров».
Таким образом, пожалуй, мне стоило позабыть о наивной надежде, что в аскетической жизни моего товарища найдется хоть немного места романтике. Холмс не переставал удивлять окружающих, демонстрируя свои воистину незаурядные способности в сфере логики и криминалистики, однако никаких иных сюрпризов от человека, жившего как автомат, без чувств и эмоций, можно было не ждать. Увы, этот печальный факт должен был стать мне очевидным уже давно.
– Выше нос, Уотсон, – подал голос великий детектив. – Я с самого начала вам сказал, что считаю поиски драгоценностей скучным и неблагодарным занятием. Я предупредил нашего клиента, что, скорее всего, в результате расследования я вместо бриллиантов раскопаю какую-нибудь нелицеприятную историю. Мне не удалось отыскать этот пояс, однако с этими нечестивыми камнями связано столько грязи и мерзости, что я даже рад умыть руки. Именно это я и собираюсь сказать нашему выдающемуся американцу мистеру Тиффани, когда мы с ним встретимся в четыре часа.
– Однако кое-что вам все-таки удалось узнать.
– Жизнь уготовила нам еще много открытий, куда более чудных, чем те, что связаны с этим поясом. Сегодня прелестный вечер. Как насчет того, чтобы около шести часов прогуляться в клуб «Диоген» – самое необычное заведение во всем Лондоне. Там нас будет ждать мой брат Майкрофт и парочка-другая занятных головоломок.
– Клуб «Диоген»? Брат?! Ни о том, ни о другом я никогда не слышал. Как такое возможно, Холмс?..
– Ужас, кошмар, отвратительно!
– Необычно, – согласилась Ирен, приложив предмет нашего спора к плечу и изучая отражение в зеркале.
Мы обсуждали большую брошь из эмали и опалов в форме то ли морской звезды, то ли осьминога, чьи извивающиеся щупальца-отростки были усыпаны жемчугами.
– И это мистер Тиффани подарил тебе на прощанье в знак признательности? – изумилась я. – Боюсь даже представить, что он тебе преподнес бы, останься он недоволен.
– Дизайн этой броши разработал его сын, Льюис, – сообщила мне Ирен.