Именно гнетущий вид этих запертых дверей омрачал общую картину чистоты и покоя. Впрочем, дело было не только в дверях. Крики и стоны, доносившиеся из-за них, будили во мне чувство страха. Со слухом у безумцев все было в порядке: хотя мы шли по коридору почти бесшумно, я различала приглушенные вопли, слышала, как люди скребутся в двери и барабанят в них.
Потом до меня дошло, что незримых обитателей запертых камер беспокоят вовсе не наши шаги, а веселое позвякивание связки ключей в руках надзирателя. Мистер Эджвэйт за все время так и не проронил ни слова, будто ничего не слышал. Ирен выглядела собранной, а ее лицо было абсолютно бесстрастным, будто она позировала для фотографии.
Наконец ключи звякнули в последний раз. Наш сопровождающий остановился у двери с латунным номером «12». Лязгнул замок, и мне показалось, что все заключенные разом взвыли хором в отчаянии, поняв, что пришли не за ними. Дверь бесшумно распахнулась – петли были хорошо смазаны.
Ирен переступила через порог. Ни ковра, способного приглушить шаги, ни занавесок на зарешеченных окнах… Как же я из экипажа не заметила решеток? Кровать с матрасом. Голый стол. Железный кувшин и миска. Даже ночной горшок – и тот из металла.
Ни книг, ни зеркала, ни картины на стене. Пока я не увидела эту голую камеру, я никак не могла понять, почему Годфри Нортон платит за содержание ненавистного родителя в этом приюте такие большие деньги. Меня неожиданно осенило, что сын буквально убил состраданием своего отца.
Ирен подошла к окну:
– Скажите, а дядюшка Джон… У вас здесь такой парк… Ему дозволялось там гулять?
– Ну разумеется. – Казалось, мистер Эджвэйт мог говорить о приюте бесконечно. – Каждого из постояльцев, если позволяет погода, регулярно по расписанию выводят на прогулку. Вашему дядюшке особенно нравилось сидеть у пруда с утками.
– Рядом вон с тем большим буком?
– Ну да, он просто обожал это дерево. Как вы догадались?
– Больше ничего особенного отсюда не видно, а бук сразу бросается в глаза. Думаю, человек, сидящий в этой камере, львиную долю времени проводит именно у окна. Вне зависимости от того, насколько ослабел человеческий разум, его все равно будет привлекать нечто особенное. Мы можем наслаждаться закатом каждый день, но почему-то всякий раз его вид приводит нас в восторг. Почему?
– К сожалению, это окно выходит на восток.
– Ну что ж, в таком случае мистер Нортон наслаждался рассветом, – пожала плечами Ирен, – Что закат, что рассвет – полагаю, для него все было едино.
Мистер Эджвэйт нахмурился, будто услышал критическое замечание, суть которого осталась для него непонятной.
– Сударыни, чем я еще могу быть вам полезен, прежде чем вы направитесь в склеп? Кстати сказать, он расположен на противоположном берегу пруда.
– Так, значит, к нему ведет тот прелестный мостик? Как мило! Я рада, что наш дядюшка упокоился в таком очаровательном месте.
Мы вышли из камеры и, громко шелестя юбками, двинулись к выходу. Ирен шла очень быстро, и я едва поспевала за ней. В холле мистера Эджвэйта поджидал еще один посетитель, угловатый джентльмен с ястребиным носом, мерявший шагами черно-белый мраморный пол.
– Доброго вам дня, сударыни, и спасибо за столь человечное отношение к вашему дядюшке, – промолвил мистер Эджвэйт на прощанье, повернувшись к новому гостю в клетчатом пальто с накидкой и охотничьей шляпе. Несмотря на покрытый пылью наряд провинциала, нетерпеливый взгляд джентльмена и его манера говорить выдавали в нем горожанина.
Когда мы двинулись к выходу, он бросил на нас внимательный взгляд. Нельзя сказать, что он нахально нас разглядывал, нет; он смотрел на нас бесстрастно, будто ученый, анализируя, классифицируя, каталогизируя. Ирен прикрыла лицо носовым платком и, будто не в силах сдержать своих крокодиловых слез, оттащила меня в сторону и приникла к стене, изобразив, что тщетно пытается взять себя в руки.
– Ирен, зачем ты ломаешь эту комедию? – прошептала я. – Мистер Эджвэйт на нас уже не смотрит…
– Т-с-с-с… – Она вцепилась мне в горло, будто пытаясь задушить.
– …Холмс, – услышала я резкий голос незнакомца, представлявшегося Эджвэйту. – Сегодня утром я прочел в «Телеграф» некролог и немедленно направился сюда.
– Вы о Нортоне? – уточнил надзиратель.
– Да, именно о нем. Он пропал из виду несколько лет назад, и кое-кто из его старых друзей хотел выяснить, где он провел все это время.
– Давайте пройдем в канцелярию, мистер Холмс, – промолвил Эджвэйт с радушием, которого мы доселе не слышали в его голосе. – Я буду рад сделать для вас все, что в моих силах. Кто знает, быть может, в будущем наши услуги понадобятся даже одному из близких родственников столь уважаемого человека, как вы. Подобного нельзя предугадать. Трагедия может произойти, например, с женой, пусть даже и молодой…
– Я не женат, мистер Эджвэйт, и вряд ли в обозримом будущем свяжу себя узами брака. Мне бы хотелось узнать подробней о жизни мистера Нортона в вашем заведении и о его болезни…
Широкие створки дверей закрылись, и мы так и не узнали, чем закончилась беседа.
– Представляю, сколько мужчин избавилось от надоевших жен, отправив их сюда, – с мрачным видом промолвила Ирен. – Утопающая в зелени тюрьма. Только в Англии роскошный пейзаж может скрывать подобную беспредельную алчность. Но только что здесь делает Холмс? – Помолчав, подруга хмыкнула: – Насколько я понимаю, он тоже продолжил охоту за поясом.
– Ты упомянула алчность, – тихо заметила я.
Ирен посмотрела на меня скептическим взглядом:
– Холмс, как и я, охотится за поясом не из алчности. Хотя скажем иначе: им, как и мной, руководит одна из высших форм алчности – жажда знания, желание все выведать и понять. Это наш общий с мистером Холмсом грех… А он моложе, чем я предполагала. Какое у него интересное лицо. Мне очень жаль, что он считает ниже своего достоинства замечать женщин.
– Ну как же, он ведь обратил на нас внимание!
– Не более чем на необычный сорт огурца. Думаю, когда-нибудь ему придется заплатить за подобное пренебрежительное отношение, хотя, мне кажется, лично в его случае дело не в предрассудке. Скорее он слишком гордится своим умом и самодостаточностью.
– Кое-кто то же самое может сказать и про тебя.
– Пенелопа, у меня создается впечатление, что ты начинаешь читать мысли. Может, тебя посадить на Кингс-роуд с хрустальным шаром и посмотреть, сколько к тебе придет людей, желающих узнать свою судьбу? – поддела меня Ирен. – Смотри, дело прибыльное, ты на нем заработаешь больше, чем машинисткой.
– Нет уж, спасибо. Кстати, мы можем ехать домой?
– Конечно. Но сперва отправимся на пикник.
– Пикник?
Мы вышли на улицу. В кустах весело щебетали птицы. Цвела сирень, источая аромат, который разносил легкий теплый ветерок. Все было проникнуто теплым янтарным цветом.