Затем она посмотрела на Годфри, стоящего рядом со мной, не столько спрашивая разрешения, сколько прося его последний раз проявить терпение, раз уж она окунулась в дела прошлого.
– Было бы забавно подтвердить догадку Нелл, – коротко ответил он.
Оглядев элегантную, но пустую залу, я не смогла сдержаться:
– Но у вас нет музыки.
– О, – сказал король ностальгическим тоном, что, должно быть, очень покоробило Годфри, – Ирен сама и есть музыка.
– Я буду счастлива, – сказала моя подруга королю, снова хитро блеснув глазами, – если ты попляшешь под мою дудку. – И она развела руки в танцевальную позицию.
– В очередной раз, – покорно заметил король, легко снял Ирен с постамента и закружил ее по отполированному мраморному полу, отражавшему каждое их движение.
Ирен начала напевать какую-то ритмичную мелодию, безупречно попадая и в ноты, и в танцевальные па, и они принялись вальсировать по залу – красивая пара, которой они когда-то были.
Когда я признала в мелодии «Императорский вальс», у меня захватило дух. Ирен подобрала музыку, подходящую не только для простого короля. Я посмотрела на Годфри, замершего рядом со мной. Он стоял так же недвижимо, как стояла Ирен, когда фальшивый король вызвал ее мужа на дуэль и когда столь же фальшивая Татьяна пригласила его на танец. В его лице или позе невозможно было прочесть ничего, кроме железного самоконтроля и концентрированной, но хорошо скрываемой бдительности.
Во всяком случае, улыбаясь Ирен, король держал ее на почтительном расстоянии. А моя подруга не то чтобы не замечала партнера, но вся была растворена в своей музыке, в своей роли, будто находилась на сцене.
А потом ее импровизированная мелодия закончилась. Они перестали кружиться и церемонно разошлись, после чего оба внезапно разразились громким смехом от нелепости ситуации. У Ирен даже смех был оперным – невероятное арпеджио, которое поднималось от диафрагмы, через грудную клетку к горлу. Она помахала пальцами у лица, словно стараясь сдержать порыв веселости, но безуспешно.
Король отступил от нее, хохоча от всего сердца, по-немецки, хлопая руками по бедрам, пока на его льдисто-голубые глаза не навернулись слезы.
В этот момент весь самообман, чрезмерная оскорбленная гордость, могущество и соперничество растворились под мягким бальзамом наконец-то достигнутого взаимного уважения.
Рядом со мной Годфри расслабленно выдохнул, почти неслышно шепнув:
– Все прошло.
– Все прошло уже давно, – возразила я, – а сейчас с ним покончено навсегда.
Ирен подошла и снова присоединилась к нам, простолюдинам, чему она была, судя по ее виду, рада. Но тут же она повернулась обратно к королю с только что пришедшей в голову идеей:
– Еще одно, последнее желание. Я хочу увидеться с твоей королевой. Ты уже говорил с ней после своего плена?
– Нет, – признался Вилли с внезапной серьезностью, стирая с лица последние следы веселья. – Она ведет себя… несколько взвинченно.
Он повернулся и приказал лакею пригласить королеву повидать «кое-каких старых друзей и его величество – нового».
Мы стояли в зале, благоухающем царственностью, и ждали женщину, которая имела над королем Богемии даже больше власти, чем Ирен. Мы ждали королеву.
Она появилась, вполне соответствуя своему титулу, – сильно изменившаяся женщина, втянутая судьбой в гораздо более трудные обстоятельства, чем те, для которых она была рождена. Клотильда бросила взгляд на человека в образе того, кто смертельно унизил ее, и ничего не сказала.
Вилли в свою очередь оглядел ее – и теперь там действительно было на что посмотреть.
Клотильда лишь смутно напоминала ту женщину, с которой мы с Ирен познакомились в Париже, и ни капли не походила на портрет, над которым мы так недостойно хихикали в Лондоне несколько месяцев назад. Она перенесла страдания и прошла обучение в школе Ирен Адлер. Это была совсем другая женщина, абсолютно иная королева – не та, которую знал и презирал поддельный Вилли. Ко всему прочему, косметическая магия Ирен превратила ее в действительно прелестную женщину.
– Моя дорогая королева, – сказал Вильгельм, подходя к ней. – Моя дорогая… жена. Я должен просить у вас прощения перед лицом этих дружественных свидетелей, – он оглянулся на нас. – Я был… одурманен. Я находился не в себе все эти месяцы, являясь мишенью для коварного заговора. Только сейчас я стал сам собой. Опасность, которой из-за хитросплетения интриг я подверг себя во время той безрассудной дуэли, заставила меня увидеть вещи в истинном свете. Если вы не против и дальше исполнять роль моей жены, если вы не против сделать наше супружество не просто игрой, но реальностью, я буду самым счастливым человеком на земле.
Он встал перед Клотильдой на одно колено – премиленькое зрелище.
Глядя на счастливую пару, Ирен сияла, будто довольная собой – пусть и слегка демоническая – дуэнья.
Клотильда посмотрела на кающегося короля. Она сжала руки в перчатках и подняла молочно-белое лицо, в котором внезапно отразилось куда больше решимости, чем когда-либо.
– Время покажет, ваше величество. Разумеется, я обязуюсь исполнять свой долг при любых обстоятельствах. Но если вам требуется что-то более… приятное, чем исполнение долга, придется заслужить мое доверие.
Король глянул на нее снизу вверх. Вероятно, он увидел, что теперь, освободившись от позора и угнетений, она действительно стала достаточно привлекательной. Его глаза прошествовали по лабиринту ее изысканного платья в стиле Ирен и оценили твердую уверенность Клотильды в себе, что опять-таки можно назвать заслугой моей подруги. Да, он был королем, но это не означало, что ему нужна рабыня; строго говоря, его прошлые предпочтения указывали как раз на обратное. Клотильда достаточно настрадалась и теперь стала настоящей женщиной, которая могла обеспечить ему радость преследования, позволяя Вилли чувствовать себя победителем.
Он улыбнулся ей, предчувствуя окончательную уступку.
Она в ответ улыбнулась ему, предчувствуя, что наконец получит мужа, давно полагавшегося ей по праву.
Гардероб от Ворта был уже в процессе изготовления. Вскоре у короля останется слишком мало лишних денег, чтобы тратить их на столь недешевые безделушки, как любовницы.
Это был брак, свершившийся на небесах – но также в аду, через который царственной чете не так давно пришлось пройти.
Ирен сияла, глядя на это истинное сочетание душ, не говоря уж о родословных, затем подошла к Годфри, взяла его под руку, и мы удалились.
– Надо же, как странно, – сказал Годфри, самолично откупоривая бутылку шампанского с щегольством заправского официанта с белым полотенцем на сгибе руки.
Мы вернулись в номер, который я теперь делила с Аллегрой. Ирен с супругом все так же занимали тесный одноместный номер Годфри, как в ночь спасения короля, и ничуть на это не жаловались, хотя все чемоданы Ирен и оставались в нашей комнате.