«Она хвастается, – подумала Вильда, – как она это делала дома, всегда настаивая, что у нее все было лучше, чем у других».
– Я очень хочу все это увидеть, – сказала Вильда.
– Ну хватит разговаривать, пора отправляться! – резко сказала Гермиона. – У меня в Лондоне бездна дел до отъезда, и чем скорее ты освоишься и расположишь к себе Мирабеллу, тем лучше!
Гермиона едва оставила сестре время сказать слугам, что она уезжает, и поручить старому Эбби ухаживать за лошадьми, и они тронулись в путь.
Оглянувшись на дом, Вильда испытала неприятное чувство, что она совершает ошибку, уезжая, и ей было бы гораздо лучше остаться.
В то же время она не могла не чувствовать приятного возбуждения при мысли о путешествии, даже в таких необычных обстоятельствах. «Я уверена, ты бы этого желал, папа», – сказала она про себя.
Ей почти казалось, что она слышит его голос. Как будто он рассказывает ей о красотах Мадрида и великолепии королевского дворца, который она сможет теперь увидеть собственными глазами.
Когда после долгой поездки они приехали туда, где остановилась Гермиона, Вильда с удивлением обнаружила, что пожилой родственницей покойного графа оказалась вдовствующая герцогиня Уантанская. Дом был огромный, намного больше, чем те, которые Вильде случалось видеть раньше.
Вдовствующая герцогиня приняла ее очень любезно.
– Так вы сестра Гермионы, – сказала она. – Такая же красивая, как и она?
– К сожалению, нет, мэм, – отвечала Вильда. – Если она выглядит как настоящая английская роза, я – обыкновенная маргаритка, которую никто не замечает.
Герцогиня усмехнулась.
– Я подозреваю, что вы слишком скромны. Если я не могу пользоваться моими глазами, с ушами у меня все в порядке. Поэтому я скажу вам одно, милочка, у вас очень красивый голос.
– Вы очень добры, – отвечала Вильда, – потому что в таком случае я похожа на мою мать. Все, что она говорила, звучало, как музыка. А пела она, выражаясь языком моего отца, как жаворонок.
Вдовствующая герцогиня засмеялась, и Вильде показалось, что она собирается сказать что-то о ее матери, но в этот момент в комнату вошла Гермиона и сказала в своей обычной резкой манере:
– Я надеюсь, кузина Луиза, моя сестра вам не наскучила. Боюсь, что она так долго жила в деревне, что может говорить только о птицах и кроликах.
Зная Гермиону, Вильда поняла, что это была с ее стороны не преднамеренная грубость, но предупреждение не распускать язык.
Она только не могла понять, почему ей нельзя было говорить о своей семье? Возможно, Гермиона, оказавшись после замужества в ином мире по сравнению с тем, в каком она родилась, придумала себе какое-то фантастическое происхождение.
Это ее подозрение подтвердилось, когда они собрались ложиться спать, поужинав в одиночестве, поскольку вдовствующая герцогиня рано уходила к себе.
– Ты уже вряд ли встретишь других родных Артура в качестве моей сестры, – сказала Гермиона, – но если такое случится, я не желала бы, чтобы ты говорила о нашем доме или о папе с мамой.
– А почему? – напрямик спросила Вильда.
Последовала маленькая пауза, пока Гермиона подбирала слова. Наконец она сказала:
– Если тебе необходима правда, я не хочу, чтобы люди знали, что я такого скромного происхождения.
Вильда засмеялась.
– Ты хочешь сказать, что ты сочинила романтическую историю, в которой ты принцесса, а наш дом дворец.
На мгновение Гермиона слегка смутилась, но потом она тоже рассмеялась.
– Ты права, – сказала она. – Я немного разукрасила нашу семейную историю, но имей в виду, Вильда, что отныне я намерена жить во дворцах.
– Поэтому ты и хочешь выйти замуж за маркиза?
– Конечно, это делает его еще более привлекательным, чем он есть на самом деле, – признала Гермиона. – Элтсли Корт был великолепен, и хотя он мне больше не принадлежит, я желаю, чтобы любой другой мой дом был таким же большим и роскошным.
Разговаривая, они вошли в спальню Гермионы, где она остановилась перед большим зеркалом.
В вечернем туалете, с колье из бриллиантов и бирюзы на шее, Гермиона выглядела такой прекрасной, что Вильда была уверена, она получит все, чего только пожелает, и даже еще больше.
Но только она собралась сказать об этом сестре, как Гермиона заговорила первой:
– Взгляни на меня! Найдется ли мужчина, не желающий увидеть такую красивую жену у себя за столом? Жену, которая к тому же и миллионерша? Я богата! – вскрикнула она в восторге. – Колоссально богата! Я могу купить себе все, что пожелаю, не прибегая к щедрости какого-то мужчины.
– Я уверена, что этого тебе никогда не придется делать, – заметила Вильда.
Подумав немного, Гермиона сказала:
– Артур был щедр, когда это его устраивало, но в остальных случаях, я бы сказала, он был очень скуп. – Помолчав, она продолжила: – На Рождество перед его смертью я попросила у него шиншилловую пелерину и двойную нитку жемчуга.
– Это довольно-таки много! – пробормотала Вильда.
– Он отказался купить мне пелерину, – продолжала Гермиона, словно не услышав ее слов, – на том основании, что моя горностаевая была мне очень к лицу и я носила ее только два года. Теперь я могу купить себе любую шиншиллу, какую захочу, – воскликнула она, отвернувшись от зеркала, – и я могу добиться того, что во всей Англии не найдется женщины, одетой лучше меня.
Гермиона все еще говорила о том, что она сможет купить себе, когда Вильда поцеловала ее на прощание и ушла к себе в комнату.
Только когда она осталась одна, ей подумалось, что сестра ни разу не высказала намерения потратить деньги на что-то еще, кроме себя.
Она стала размышлять, хотя это и было не по-сестрински, что если бы ее мать унаследовала такое состояние, это было бы благо для сотен людей.
Когда кто-нибудь в деревне или по соседству был болен, леди Алчестер всегда их посещала. Она приносила им травяные настои собственного приготовления, а если это были бедняки, то и питательный бульон и другую еду, которая могла вызвать у больного аппетит.
Вильда помнила, как отец, при всем своем добродушии, говорил ее матери, что она готова отдать свое последнее платье, так же как и его рубашку, когда нищие стучались к ним в двери.
– Но мне их так жаль, дорогой, – объясняла леди Алчестер. – Те, которые приходили сегодня, рассказывали мне, что они уже две недели идут пешком в Вустер к своим родителям, и их дети очень устали. Я уверена, что они уже много дней не видели приличной еды.
Эта самая семья, ночевавшая у них в амбаре, исчезла на рассвете на следующее утро, прихватив с собой двух куриц и столько яиц, сколько могли унести.
Когда об этом сообщили, леди Алчестер сказала только: