Профессор, польщённый вниманием гостей из-за рубежа, выдал новую дозу сладкозвучной итальянской тарабарщины.
– Он говорит, что давным-давно на этом месте было болотце, рассадник комара-анофелоса, разносчика малярии. Римляне боялись сюда заглядывать, а позже, когда болотце уже осушили, появилось поверье, будто близ колонн находилось логовище змея, который своим дыханием портил воздух. Римский папа Сильвестр якобы скрутил змея простой шёлковой ниткой, после чего страшилище умертвили и закопали под колоннами. По велению папы здесь была поставлена церковь Марии-Избавительницы, но в конце девятнадцатого века её снесли, а жители Рима всё равно относятся к Форуму с суеверием… В общем, масоны знали, где спрятать ветку.
– Когда её нашли? – спросил Семёнов.
– Тогда же, когда сносили церковь. Ветка была сделана из железа и зарыта под средней колонной на глубине около полутора метров.
– Где она теперь?
– Она хранилась в запасниках Капитолийского музея, но в годы Второй мировой была утеряна. К нашему счастью, профессор располагает точно такой же веткой, сделанной по образу и подобию утраченной, и согласен дать нам ею попользоваться, если мы возьмём его с собой.
– Куда ж мы денемся… кхм!
Профессор помог им и в другом деле. Узнав про мраморную пяту, он предположил, что она находится в переулке слева от площади дель Колледжо Романо, и сам отвёз Семёнова, Риту, Хрофта, Джима и Дмитрия Владимировича в этот переулок на своём не по-профессорски шикарном «Лексусе».
Обутая в сандалию мраморная пята стояла на постаменте, поражая своими размерами и несоответствием окружавшему её городскому пейзажу.
– Профессор говорит, что этот переулок так и называется: «Улица мраморной ступни». Никто не помнит, когда и почему она тут оказалась. Полагают, что это часть циклопической статуи.
Семёнов держал в руке железную ветку. Джим, как наиболее компетентный в вопросах масонства, разъяснил суть этого символа:
– Однажды подмастерья позарились на привилегии вышестоящих сословий, заперли Хирама в храме и потребовали сообщить им сведения, дающие допуск к касте мастеров. Хирам отверг их поползновения и был убит. Тело Хирама подмастерья похоронили на холме, а через семь дней Соломон, встревоженный исчезновением своего строителя, приказал девяти мастерам отправиться на его поиски. Над захоронением Хирама сиял свет, поэтому мастерам удалось найти его, и они, прежде чем вернуться с рапортом к Соломону, отметили холм веткой акации. Так акация в масонской среде стала почитаемой.
Семёнов двоекратно обошёл постамент со ступнёй и впал в задумчивость.
– Открывашка есть, а что открывать – непонятно.
Постамент представлял собой сложенный из камней куб. Джим провёл по нему рукой:
– Здесь что-то процарапано!
На одном из камней, на высоте человеческого роста, виднелись четыре буквицы, Джим принялся изучать их, то отодвигая, то придвигая к глазам очки.
– Какой-нибудь турист-куплетист нацарапал, – сказал Хрофт пессимистично. – «Здесь был Вася» или в этом роде.
– Нет, тут совсем коротко и бессвязно. «S… P… Q… R…»
Профессор-итальянец явил окружающим некую пантомиму, сопровождавшуюся броской мимикой, и заговорил с Дмитрием Владимировичем.
– Синьор Тотти просит нас не придавать значения этим буквам. Перед нами сокращение от слов «Senatus Populus Que Romanus» – «Народный Сенат, что в Риме». Такие буквы можно увидеть на многих римских памятниках и даже на тротуаре. Это идёт со времён Республики.
– Значит, буквам уже много веков… – Семёнов нашёл у себя в пиджаке пилку для ногтей, стал пробовать ею на прочность меченый камень. – Синьор Тотти не осудит нас за вандализм?
– По-моему, осматривать надо не постамент, а саму ступню, – заявил Дмитрий Владимирович. – Сказано: «Вскрой мраморную пяту».
– Терпение, Дима, терпение!
Семёнов подцепил пилкой камень и выковырнул его из постамента. Камень оказался половинчатым – отвалился только плоский овал, за которым обнаружилась шлифованная поверхность с отверстием посередине.
– Мы у цели! – негромко произнёс майор, и все сгрудились возле него.
Он взял железную ветку за цветок и втолкнул концом стебля в отверстие. Стебель встретил сопротивление, что-то мешало ему войти глубже. Семёнов надавил на ветку, послышалось пощёлкивание, и носок мраморной ступни вдруг начал подниматься, будто невидимый Геркулес намеревался раздавить пришлых своей тяжеловесной сандалией. Все, не исключая Семёнова и профессора Тотти, попятились от постамента, опасаясь, что он с минуты на минуту разрушится.
– Сейчас приедут полицаи и нам накостыляют, – сказал Хрофт, который в этот день был отчего-то настроен беспросветно.
Полицейские не приехали. Переулок был немноголюден, редкие прохожие спешили по своим делам, не обращая внимания на метаморфозы, происходившие с постаментом и привычной для филистерского глаза мраморной ножищей. Один лишь паренёк в надвинутой на нос кепке, проезжавший мимо на скейтборде, приостановился на углу и, полуобернувшись, стал смотреть, что будет.
Ступня встала почти вертикально и держалась только на пятке. Семёнов прикинул высоту до верхнего края постамента.
– Подсадите меня.
Тут вперёд вышел Хрофт. На нём была летняя безрукавка и белые шаровары, в которые он облачился после приключений в помпейском подземелье.
– Полезу я, – сказал он так категорично, что никто не стал спорить.
Хрофт скинул безрукавку, шаровары оставил. Дмитрий Владимирович подпихнул его руками, Хрофт взобрался на постамент и встал там с видом новозеландца Хиллари, покорившего Джомолунгму.
– Есть что-нибудь? – спросил снизу Семёнов.
– Счас поглядим.
Хрофт бросил взгляд на стоявшую торчком ступню – не навернётся ли? – и наклонился. Он походил на идолопоклонника в капище, отдающего почести своему божеству.
– Ну и?… – поторопил его Джим.
– Не нукай, я тебе не савраска. – Хрофт повозился под ступнёй, где, вероятно, имелось какое-то углубление, и, торжествуя, выпрямился. В руках он держал костяную коробочку величиной с полбуханки «Дарницкого».
– Это всё? – поинтересовался Джим.
– Всё.
– С сокровищами у масонов была напряжёнка…
Риту параметры коробочки тоже смутили. Она, конечно, не ожидала найти сто бочонков с дублонами, но масоны повели себя как-то чересчур сквалыжно. Могли бы и на две коробочки разориться.
– Если там бриллианты, – промолвил Семёнов, – да ещё в оправе… кхм!.. представляете, сколько это стоит?
От слов отца Рите стало легче. Он, как всегда, зрит в корень. Размер коробочки – ещё не показатель. Масоны, Волконская, Веневитинов, Пушкин, Воронцова не стали бы разводить такую катавасию из-за какой-нибудь муры. Что же в ней, в коробочке, которую, точно венецианскую вазу, бережно держит в руках Хрофт?