Дым мешал им дышать и ослеплял их; они побежали по галерее к выходу и в припадке страха бросили свои факелы в поперечные коридоры: когда они оборачивались назад, то зрелище, представлявшееся их испуганным взорам, еще более увеличивало их ужас.
Галереи были освещены факелами; из них, переливаясь и колеблясь, вытекало красное пламя, придававшее стенам багровый цвет, а тучам дыма, плывшим и клубившимся вслед за солдатами, отливы всех цветов, то ярких, то темных. Могилы, выложенные желтыми камнями с черепичными украшениями, с надписями и изображениями, с мраморными досками казались то золотыми, то серебряными и ярко выделялись на темно-красном фоне песчаных стен галерей.
Было что-то фантастическое в этом смешении дыма и огня факелов, пылавших, гаснувших и опять вспыхивавших!
Они не успели добежать до выхода, как их снова поразило неожиданное зрелище.
Перед ними в боковом коридоре тихо горел белый неподвижный свет, будто звездочка на небе. Сначала солдаты вообразили, что это дневной свет, проникавший сверху в катакомбы, но скоро увидели какую-то фигуру. То была высокая, стройная женщина, одетая в темное длинное платье; она стояла неподвижно и напоминала бронзовую статую. Руки и лицо ее отличались удивительной белизной. В одной руке она держала лампу, подняв ее высоко над головою.
— Что это? — послышались испуганные возгласы солдат.
— Колдунья, — бормотал один.
— Или дух здешних мест, — говорил другой.
— Конечно, какой-нибудь дух и уж, верно, недобрый, подтвердил третий.
Однако Корвину удалось посредством увещаний, обещания денег и наград уговорить их идти вперед. Они стали медленно продвигаться, держа оружие наготове. Фигура не шевелилась. Она стояла столь же неподвижно и безмолвно. Наконец, двое солдат бросились вперед и схватили ее за руки с мужеством отчаяния.
— Кто ты? — неистово закричал Корвин. Его голос одновременно выражал ужас и ярость.
— Христианка, — ответил тихий и мелодичный голос. — То был голос Цецилии.
— Взять ее! — крикнул Корвин.
Цецилия, ранее исполнив поручение, возложенное на нее Себастьяном, отправилась к другому входу в катакомбы, находившемуся неподалеку от первого, зажгла лампу и стала у лестницы.
— Что ты делаешь, Цецилия? — сказал ей Панкратий, спешивший уйти с другими христиананми. — Иди с нами, спасайся!
— Я назначена сторожем; мой долг стоять у дверей и светить тем, кто входит и выходит.
— Но они увидят тебя и схватят.
— Пусть так, — сказала спокойно и твердо Цецилия. — Я останусь здесь до тех пор, пока все выйдут.
—Потуши лампу, ты слепа, она не может помочь тебе.
— Да, но она поможет другим.
— А если это наши враги?
— Как угодно Богу, — ответила Цецилия, — но я не оставлю места, назначенного мне епископом!
Таким образом, она осталась одна, держа высоко над собою лампу. Шум приближающихся шагов не испугал ее; она не могла видеть кто идет: все ли еще идут христиане или уже солдаты. Когда же солдаты Корвина вышли из катакомб, ведя с собою одну Цецилию, Фульвий вспыхнул от ярости. Он осыпал Корвина упреками и злыми насмешками, но вдруг, опомнившись, спросил, где Торкват. Когда ему рассказали, как тот у всех на глазах внезапно исчез, Фульвий решил, что он бежал через какой-нибудь тайный, ему одному известный выход. Гнев его удесятерился, но он надеялся, что Цецилия может дать ему точные сведения и потому, не мешкая, приступил к допросу.
— Гляди на меня и говори правду, — сказал он сурово.
— Я не могу глядеть на тебя; разве ты не видишь, что я слепая?
— Слепая! — повторили солдаты и кучка народа, собравшаяся вокруг. Толпа, увидев молодую, красивую и беспомощную в своей слепоте девушку, прониклась к ней сочувствием. Сам Фульвий был озадачен. Власти надеялись захватить множество христиан, и вдруг экспедиция оканчивалась поимкою одной слепой. Все предприятие позорно провалилось.
Идите в свой квартал, — сказал Фульвий солдатам, а ты, Корвин, возьми мою лошадь, поезжай к своему отцу и предупреди его; я приеду туда же и привезу пленницу в моей коляске.
— Не вздумай обмануть меня, — сказал Корвин, которому не понравилось такое распоряжение.
— Не беспокойся, — надменно и презрительно ответил Фульвий.
Когда Фульвий отыскал коляску и сел в нее вместе с Цецилией, то счел нужным говорить с ней ласково, решив, что таким образом узнает от нее все, что пожелает.
— Давно ли ты ослепла, бедная девушка? — спросил он.
— Я родилась слепой, — ответила Цецилия.
— Откуда ты? Расскажи мне историю своей жизни.
— У меня нет никакой истории. Мои родные были люди бедные, мне минуло четыре года, когда они пришли со мною в Рим. А пришли они по обету поклониться могиле мученицы Дарий и просить ее молитвами у Бога исцеления. Вот они и отправились в катакомбы на могилу мученицы, а меня оставили дома с бедной старой женщиной. Родные мои не вернулись. Они вместе с другими были засыпаны живыми в катакомбах по повелению наших гонителей и погибли, отдав жизнь свою за Христа.
— Как же ты жила с тех пор?
— Как Бог велел; Бог — Отец мой, Церковь — моя мать. Бог питает маленьких птичек, а Церковь заботится о слабых и больных ее. Мне помогали, меня кормили, меня любили.
— Кто? — спросил Фульвий.
— Мои отцы, мои братья, мои сестры.
— Но ты говорила, что у тебя нет родных.
— Во Христе, — сказала Цецилия. Фульвий не понял ее и продолжал.
— Но я видел тебя прежде; ты ходишь везде одна, будто зрячая.
— Да, это правда. Я узнаю ощупью все улицы. А если бы и ошиблась, добрые люди помогли бы мне.
— Ты признаешь, что ты христианка?
— Конечно, христианка; могу ли я не признаться?
— А в том доме, где я тебя встречал, помнишь, с больным стариком, собирались тоже христиане?
— Конечно, кто же, кроме христиан, мог собираться там.
Фульвию только того и нужно было. Так Агния — христианка! Он давно уж подозревал это. Теперь она была в его руках. Или он женится на ней, или выдаст ее! Во всяком случае, часть ее имения перейдет в его руки.
Он помолчал, пристально поглядел в лицо слепой и был несколько смущен ее спокойствием.
— Ты знаешь, куда мы едем? — спросил он.
— Вероятно, к судье земному, который предаст меня Судье Небесному, — произнесла Цецилия с глубоким чувством, которое звучит в устах людей, твердо убежденных в своей правоте.
— И ты говоришь так спокойно? — спросил Фульвий с удивлением.
— Чего мне бояться? Я пойду к Отцу моему Небесному и умру с радостью за моего Господа.