— Это надо вернуть, — твердо сказал он.

— Любимый, тебе мозг надо вернуть, не знаю уж, где ты его оставил. Во‑первых, ты не сможешь этого сделать — Вован уже, наверное, дома. Во‑вторых, попробуй для начала отними.

Анжелика была крупной женщиной, но Антону никогда не приходило в голову оценивать ее физическую силу. Сейчас она стояла перед ним, как Родина‑мать — высокая, мощная, готовая к праведной битве. Стояла, сверкая глазами, грозно шевеля ноздрями и улыбаясь.

— Антон, — рассудительно сказала Анжелика. — Ты малахольный, хоть и художник. Твое дело — рисовать, писать стихи. А хозяйство, — она похлопала по чемоданчику, — предоставь уж мне. Так и будем жить. Согласен?

— Это преступление, — упрямо пробормотал художник. — Нас посадят в тюрьму. Тебе хорошо, ты сильная, знаешь тюремные слова — «не кипишись», «малахольный»… А мне в тюрьму нельзя.

Анжелика ничего не ответила, встала, подошла к Антону, внимательно, как хозяйка собаку, осмотрела его с головы до ног и заключила в свои тяжелые объятия. Объятия сопровождались поцелуем такой силы, что Антону показалось, будто Анжелика хочет его проглотить. Влечение к ней было еще свежо, поэтому дискуссия на морально‑этическую тему кончилась в спальне.

Обхватив Антона руками и ногами, Анжелика уснула богатырским сном. Но ему не спалось. Он крутил в голове эту ситуацию так и сяк, честно пытался примерять на себя образ безнаказанного похитителя, прожигающего жизнь в Монако, но совесть потомственного интеллигента неизменно возвращала его в Воркуту. Ему казалось, что он лежит в бараке на нарах, фонарь на вышке освещает холодным светом стену, а в объятиях его сжимает не Анжелика, а… Антон вскочил с кровати и побежал в ванную. Умывшись холодной водой и посмотрев на себя в зеркало, он понял, что будет дальше.

8

Через полтора часа Volvo в третий раз за этот долгий день остановилась возле дома Володи. Из машины вылез человек в спортивной куртке и капюшоне, надвинутом на лицо. В руках он сжимал чемоданчик‑дипломат. Неловкими прыжками добежав до задней калитки, он открыл ее ключом и вошел на участок.

Чемодан жег руки, и Антон боролся с желанием бросить его в любой комнате и бежать сломя голову. Планировка дома была его собственным произведением, поэтому он легко добрался в темноте до кабинета Володи и медленными шагами приблизился к портьере. В доме было тихо. Наверное, хозяин еще не возвращался. Оставалось ввести простой код, сунуть злосчастный чемодан обратно в сейф, возможно, взять другой, со свинкой, если таковой там окажется, и тем же маршрутом вернуться к машине. Совсем без добычи Антон показаться дома боялся. Он вообще заметил, что на смену сексуальному влечению к Анжелике пришло вовсе не равнодушие. Доминирующим чувством к ней стал страх. Эта женщина несомненно обладала властью над мужчинами. Какой же молодец Володя, как ловко все провернул! Понятно теперь, почему он плакал у меня на плече. По‑хорошему говоря, нужно было бы взять немного из чемоданчика в качестве приданого.

Антон зашел за портьеру, поставил чемодан на пол, включил фонарик и осветил им дверцу сейфа. Он уже занес палец, чтобы нажать цифры, которые на всякий случай твердил про себя всю ночную дорогу, как вдруг в глубине дома послышались шум и голоса. Обмирая от ужаса, Антон выключил фонарик, обхватил чемодан двумя руками и замер. Сердце колотилось так, как будто он только что пробежал три километра, жонглируя гантелями. «Только бы пронесло», — думал он.

Но не пронесло. Шаги и голоса приближались, дверь открылась, зажегся свет. В щелочку между портьерами открывался отличный вид на кабинет. Антон увидел Володю, его охранников, еще каких‑то людей в черных костюмах и кожаных куртках. Даже если бы в кабинет вошел детский хор, Антон все равно поседел бы от страха, а это были неприятного вида мужчины криминальной наружности.

— Аслан, ты такой нервный, — говорил Володя. — Неужели нельзя было подождать до завтра?..

— Как ты меня назвал? — с кавказским акцентом спросил невысокий человек с бородой.

Володя грузно подошел к столу и стал звенеть ключами.

— Ну вот, я же говорю — нервный… Никак я тебя не назвал, расслабься. — Володя издал что‑то вроде хихиканья, но никто из присутствовавших не поддержал веселья. — Деньги есть, все как договаривались.

— Я нервный? Значит, ты считаешь, Вова, что я нервный, да? Исмаил, скажи, я — нервный?

— Аслан, кончай, э? — ответил кто‑то, видимо Исмаил.

— Я кончай? Ты мне теперь говоришь кончай? Он должен был деньги когда вернуть? В четверг. Вова, сегодня четверг? Исмаил, у тебя телефон с календарем, посмотри, брат, какой сегодня четверг? Сегодня не четверг. И даже не пятница. Сегодня, — Аслан выругался, — вторник.

— Вот твои деньги, Аслан, — сказал Володя, ставя на стол чемоданчик, очень похожий на тот, что сейчас выскальзывал из потных ладоней Антона. — Не получилось в четверг, извини, брат.

— Ты мне не брат, — отрезал Аслан. — Ты в мечеть не ходишь. Пост не держишь. Свиней ешь. Свинья тебе и брат.

— Ладно, — примирительно произнес Володя, — я тебе не брат. Я пошутил. Ты — мой бизнес‑партнер.

— Вова, — медленно проговорил Аслан, — не надо шутить, когда денег должен.

— Открывай, проверяй, — сказал Володя.

Антону не было видно лица Аслана, когда тот щелкнул замочками и открыл чемоданчик. Но Володя просматривался отлично, и цвет, который приобрело его лицо, мог бы идеально гармонировать с белоснежным интерьером квартиры Антона.

— Это что? — тихо спросил Аслан.

— Ой, — сказал Володя, — это недоразумение, это, наверное, не тот…

— Это свинья?

— Это подарок…

— Ты мне свинью?

— Не тебе, это…

— Я понял, — произнес Аслан, — это шутка, да? Я говорил про не шутить? Ты мне в рамадан даришь свинью?!

Антону было хорошо видно, как Аслан выхватил пистолет, и очень хорошо, слишком хорошо слышно, как погремели три выстрела. Володя повалился на стол и с грохотом сполз на пол.

— Собака!!! — услышал Антон сквозь звон в ушах. — Смешно теперь, да? Сдохни тут как собака…

Потом, вспоминая события той ночи, Антон иногда спрашивал себя, что было бы, если бы он остался стоять за портьерой. Нашли бы его или нет? Но ответа на этот вопрос не было, потому что сразу после слова «собака» ноги сами вынесли Антона из‑за портьеры и понесли через кабинет, в холл, по лестнице, прочь, прочь из этого ужасного дома. Он слышал крики у себя за спиной, за ним бежали, но в темном доме, с недоделанными стенами и дверями, перегороженными строительными лесами, он оказался быстрее. Volvo сорвалась с места чуть ли не раньше, чем успела завестись. Не включая фар, Антон рванул по проселочным дорогам. И только минут через двадцать он понял, что погони нет, а коричневый чемоданчик лежит рядом на пассажирском сиденье.