Так еще и потомок этот им же, Семеновым, доставлен вопреки приказу не к кому из наших командиров, а прямиком германцам. Первый же допрос – и все, будет он птичкой певчей по глупости своей несмышленой выдавать все, что попало. И черт его знает – что выдаст. Это Петров считал, что ничего толкового от этого навязавшегося на шею дурня из будущего не вызнать. Считать-то считал, а когда попались – сам за винтовку схватился, хотя прекрасно видел, что ни черта не успеет – германцев и больше было, и к стрельбе уже готовы, и стояли грамотно – полукругом, стрелять они могли все и сразу, своих не цепляя. Никак не успеть было. И не дурак был Петров, за прошедшее время он себя толковым бойцом показал, инициативным и смышленым. Была возможность у Семенова в этом наглядно убедиться. И потому казалось бойцу, что неспроста Петров так поступил, потому как если бы Жанаев не повалился с потомком вместе, а остались бы они стоять – все, что в Петрова летело, то и по замыкающим бы пришлось неминуемо. Говорил же токарь до того, что надо потомка прикончить, пока хуже не вышло. Вот и постарался в последний миг германскими руками это сделать. Хитрый азиат как почуял что, больно уж упал вовремя и удачно, да еще не один, потому хоть и били по Петрову трое, а прошли все германские пули над лежащими.
И винтовки в плен попали, боевое оружие, которое терять никак было нельзя. Хотя с этим как раз не так паршиво, Петрову теперь все равно. Буряту тоже один черт, на нем ружье записано не было, а на Семенове был записан пулемет, не винтовка. Так что с этим претензий не будет, когда к своим выйдут. Вот с Лехой этим может быть худо. Черт, так радовался Семенов, что удалось его приодеть, да еще и в летное, качественное обмундирование. Теперь германцы к нему цепляться будут: видно же, что не пехота, а воздушные силы. Одна радость, что покойник в болоте не командиром был, всего только старшиной, иначе бы точно серьезно занялись бы Лехой сразу. Но раз везут куда-то, да еще и на машине, значит, еще могут заняться. И Семенов, наклонившись к уху Лехи, тихо, но внятно прошептал:
– Ты не вздумай, сукин кот, трепаться им, что из будущего, дескать!
Потомок мрачно кивнул, стараясь, чтобы это было незаметно. Проскочило: как раз конвоиры отвлеклись на что-то их заинтересовавшее. Глянув туда, куда они смотрели, Семенов сразу и не понял, что это такое. С его положения, сидящего на полу в машине, дороги было не видно, а вот трех мужчин и женщину в гражданской одеже – городской, как он успел заметить, – видно было достаточно хорошо, потому что эти четверо не стояли на дороге, а были развешены на сучьях деревьев довольно высоко. Зрелище такое было в новинку Семенову, раньше ему повешенных видеть не доводилось ни разу в жизни, и теперь ему стало еще страшнее, тем более что конвоиры весело ржали, тыча пальцами в удаляющиеся тела с одинаково свернутыми набок головами. Боец еще успел порадоваться, что из-за пыли лиц у мертвецов толком видно не было. Леха тоже глядел на это зрелище, открыв рот от удивления, только азиат безучастно сидел, опустив глаза в пол.
Конопатый конвоир горделиво посмотрел на пленных и что-то снисходительно пояснил, улыбаясь.
Семенов ничего не понял из сказанного, вроде слово «коммунистен» проскочило…
Машинка бодро перла дальше. На душе становилось все тоскливее и тревожнее. Потому как сначала еще было как-то не вполне понятно, что произошло. То есть понятно, но все же не совсем. Не вполне отчетливо, что ли. А вот теперь дошло.
Проехали километров десять, дорога стала шире; правда, трясти меньше не стало. Наконец остановились, конопатый достал те самые петровские бумажки, ловко спрыгнул на землю и заорал кому-то, видно, своему знакомому:
– Alter! Guck mal! Was ist das? [23]
Подошедший сбоку голый по пояс белобрысый парень в очках с интересом взял бумажонки, пролистал их, бурча под нос что-то вроде:
– … er hat wie einen Vogel geschriebt. Was ist das fur die Scheisse? [24]
– Ist das interessant, Gustav? [25] – поинтересовался другой конвоир, когда парень в очках прошерстил всю тощенькую стопку листов. Парень глянул на сидящих в полумраке кузова пленных и спросил почти без акцента:
– Ваши бумаги?
Семенов тут же отозвался, привстав:
– Так точно! На самокрутки взяли, на дороге валялись. Мягкая бумага, хорошая.
– Latrinenpapier [26] , – уверенно резюмировал очкастый парень, махнув рукой в сторону.
– Saugut, – разочарованно отозвался конвоир и тут же вызверился на все еще сидящего на корточках Семенова: – Du schaebides Wesen! Setz dich auf dein funf Buchstaben! [27]
Сказанное было непонятно совершенно, но характерный жест и злое выражение конопатой хари сомнений не оставляли, и потому Семенов послушно сел как раньше, обалдело оценивая виденное только что. А конвоир грустно сказал напарнику с винтовкой:
– Sie ist total verfickte! [28]
– Deines Blech wartet auf dich, Alte Hase! Mehr Mut zur Risiko! [29] , – пафосно, словно с трибуны, ораторским голосом заявил очкастый, лыбясь при этом во весь рот и поблескивая очками. Долговязый конвоир тоже ухмылялся. Но не так отчаянно, деликатно. Конопатый, брякнув о борт автоматом, залез обратно в кузов.
– Hau ab! [30] – печально буркнул конопатый очкастому и рявкнул что-то в сторону кабины. Машинка тронулась и покатила дальше, а Семенов перевел дух. Одной бедой явно стало меньше, и чертовы бумаги все-таки оказались не секретными и не важными. Такой вывод позволял сделать тон, которым отозвался о бумагах этот ученый молодой человек, а также и то, что рукой он показал на странноватое, но не оставляющее сомнений сооружение рядом с дорогой. Сооружение это состояло из нескольких жердей и канавки; на жердочке, словно птички, задницами к дороге как раз и сидели трое голых немцев и запросто гадили в эту самую канавку. То есть бумаги этот смекающий в русском языке германец счел достойными только полевого сортира. Вот и ладно. Боец припомнил все виденное, опять же удивился, потому как кроме сортира с голыми немцами он успел увидеть, что неподалеку там же был пруд, где голых германцев было полным-полно, причем расположились они по-хозяйски, совершенно беззаботно, словно дачники какие или как в санатории, о котором Семенов читал до войны в газете. И сам переводчик этот спокойно подошел голышом, это стало заметно, как только Семенов приподнялся на корточки и борт кузова перестал загораживать переводчика. На нем только какие-то спортивные тапочки да очки были. Срамота какая! Загорают они, значит. Как городские на пляже. И не стесняются совершенно – чуток подальше и в стороне от пруда, где разлеглись на своих подстилках германцы, боец успел еще заметить здоровенный танк, по привычной зеленой краске судя – наш. Так и на нем возились совершенно голые германцы. То есть совершенно никакого стыда у людей, а ведь дорога совсем рядом, мало ли кто пойдет или поедет. Дома, интересно, они тоже так себя ведут?