Но я уже вертел в руках бронзовую шпильку с грубой резьбой, нарезанную подобием стального резца: увы, до плашек и метчиков было еще очень и очень далеко.
– А как, Кузьма, со спицами дела обстоят?
– А вот здесь пока порадовать нечем, боярин. Кузнецы свейское железо начали проковывать, но пока такого, как ты хотел, не получается. Я-то сам в этом не больно соображаю, все же больше по ювелирной части был. А сейчас вместе думаем – может, закалку изменить али присадки какие добавлять. Но все, как ты учил, делаем, записи ведем в журнале, дабы снова одного и того же не делать, думаю, что еще неделю-другую провозимся, ежели удача раньше не придет нечаянно.
Он достал толстый журнал – такие мой ключник делал сам и раздавал со строгим наказом не драть из них листов. И сообщал, что виновные в таком деле будут разысканы и соответственно наказаны. По этому поводу у меня всегда всплывали воспоминания об одной истории, где рассказывалось, что во время необходимого действия нельзя думать о белой обезьяне. Так и тут люди, которые и не думали драть листы бумаги из журнала, тут же начинали задумываться о такой возможности.
Я посмотрел его записи – каллиграфический почерк ювелира отлично читался: действительно он ухитрялся в нескольких словах описывать всю суть проводимых исследований, – и в который раз подумал, что мне очень повезло с мастерами. Итальянец и Кузьма были моими основными помощниками в становлении производства. Но Дельторов теперь сидел безвылазно в вотчине, и мы сносились с ним только через Лужина, который пока с трудом одолевал азы грамотности и только-только научился ставить свою подпись. А вот Кузьма практически каждый день мог беседовать со мной и не пропускал ни единой возможности узнать что-то новое.
– Никак не пойму, Сергий Аникитович, как же этот парат будет работать?
– Не парат, Кузьма, «аппарат» эта штука называется, пора уж запомнить.
Я взял у него со стола свинцовый карандаш и несколькими штрихами набросал кость и аппарат, установленный на ней.
– Ну и что? – последовал вопрос. – Я уже давно понял, что дрелью ты ногу просверлишь и спицы вставишь, а как же нога будет расти?
– Кости голени я распилю, а аппаратом этим буду верхние и нижние спицы в стороны разводить, каждый день по миллиметру.
– Ну дак между отломками дырка шире будет – и все, – недоумевал мой мастер.
– А вот и нет, – сообщил я, – кости будут расти друг другу навстречу и удлиняться.
Кузьма долго чесал затылок.
– Однако как ты, Сергий Аникитович, разъяснил, так вроде и простое дело оказалось.
– Ох, Кузьма, это только по моему рассказу так легко кажется, на деле очень много тут всяческих каверз подстерегает. Тебе этого особливо и знать не надо, твоя забота детали все тщательно сделать, чтобы, не дай бог, поломок не было, когда аппарат на ноге будет.
Как всегда у нас в последнее время бывало, разговор вновь перешел на линзы, подзорные трубы и микроскопы. К сожалению, помочь своему мастеру я почти ничем не мог. Он сам искал рецепты полирующих паст для стекла, сам уже высчитывал фокусные расстояния линз и делал призмы, про которые два года назад еще не подозревал. Но его познания в математике были ограничены моими, также весьма бедными, если сравнивать их со знаниями выдающихся европейских ученых. Поэтому я надеялся, что Браге все же выполнит свое обещание и Иоганн Кеплер появится в Москве.
Пока же Браге сам почти подружился с Кузьмой, эти два человека были настолько увлечены своими открытиями, что в своих беседах забывали об огромных сословных различиях. Я очевидцем таких бесед почти не бывал, но Кошкаров рассказывал, что оба естествоиспытателя, несмотря на полное незнание языка, вполне могли объясниться друг с другом.
Я уже махнул рукой на пребывание Браге в мастерских, тем более что его толковые замечания всегда приходились к месту. А у меня было немало надежд, что его советы помогут улучшить еще и качество нашей бумаги.
Но сейчас Кузьма начал расспрашивать меня, почему солнечный свет, собранный в фокус линзы, жжется и с ее помощью можно даже поджечь трут. Это свойство линз было открыто кем-то из работников совсем недавно, и все деревянные поверхности в мастерской, куда падали солнечные лучи в течение дня, были покрыты выжженными «росписями».
Торопиться мне сегодня было некуда, я уселся поудобней, чтобы не так болел бок, и начал выкладывать любознательному мастеру сведения о солнечном свете. Но вскоре понял, что, похоже, перестарался: мой рукастый и головастый мастер через несколько минут смотрел на меня как баран на новые ворота.
«Ну вот, опять глупость сотворил, – подумал я, – чего полез в дебри! Тем более что сам-то не больно соображаю, о чем говорю, еще бы о фотонах начал рассказывать. Если бы с Браге об этом толковать, а Кузьма – пока по части отвлеченных понятий не очень, ему конкретные задачи надо ставить. Нарисовал ему солнечный луч, как стрелу, вот он эту стрелу в линзах и призмах поворачивает, все ясно и конкретно, а тут начал ультрафиолет, инфракрасное излучение, – проще надо быть, доктор».
Но тут Кузьма меня удивил – он опустился на колени, стукнулся лбом в пол и сказал:
– Бью тебе челом, Сергий Аникитович, не вели казнить за дерзость мою, слыхал я, что хочешь устроить ты школу новую – ниверситет, говорила тут охрана меж собой намедни, что там на механикусов будут учить. Вот ты сейчас говорил мне слова неведомые, а я смысла в них не понимал. Когда попал я к тебе в работники, даже не думал, что столько нового узнаю, но вот что странно, чем больше я сейчас учу – тем больше понимаю невежество свое. Сергий Аникитович, сделай милость, возьми меня в ниверситет этот. Отработаю я всю учебу, клятву в том даю.
Я смотрел на стоявшего на коленях молодого симпатичного парня, совсем еще недавно женившегося, но тем не менее мечтавшего не о большом богатстве, а о знаниях, и думал, что мне очень сильно везет на нужных людей.
– Встань, Кузьма, негоже моему главному розмыслу со мной на коленях говорить, могу тебе в ответ на просьбу твою сказать, что действительно в следующем году будет университет образован Московский, и будут в нем учиться те, кто сможет испытания пройти. Ты же знаешь, что в школе моей, которая в Сретенском монастыре сейчас, школяров учат грамоте и цифири. Но в университете подобного не будет, некогда там этим заниматься, так что испытания при поступлении, скорее всего, по этим предметам будут, более этого пока требовать не будем. Для простого люда в испытаниях также отказа нет. Но сам должен понимать, чтобы поступить на учебу простолюдину – ему надо будет все знать не в пример сыну боярскому или боярину. Так что этот год оставшийся учиться тебе придется очень много. Потом есть еще много вопросов, которые нам надо будет обсудить, и один из основных – кто будет на твоем месте, после того как ты начнешь учебу? Сейчас ты у меня главный розмысл, все на тебе держится, уйдешь – а кто вместо тебя встанет? Так что за это время должен будешь приготовить себе замену из числа мастеров и подмастерьев. Мы, конечно, еще не раз это все обсудим, и безопасность твою тоже. Если меня при такой охране смогли достать, то тебя зарезать при случае пара пустяков. И кроме всего прочего, знаешь ты очень много всего, что чужим людям знать не нужно.